Как Мария не от- называлась, а дочь твердо стояла на своем:
- Мы тебе что - чужие, мама? Чего отказываешься-то?
-Почему отказываюсь, - возразила мать. - В другой раз приедешь и увезешь меня. Никуда я не денусь. И у вас с недельку поживу. Еще успею.
Больше недели Мария в городе у Натальи не жила. Хотя дочь, зять и внучка, названная в честь бабки Марийкой, постоянно упрашивали:
- Бабушка! Ну хоть еще с денечек поживи у нас.
Не нравилось Марии в городе. День-другой еще
можно посмотреть в окошко на высокие постройки с восьмого этажа. А потом это безделье надоедает. Спустишься во двор - тоже
интереса нет. Вокруг все чужие. Тебя никто не знает, и ты никого. Каждый своим делом занят. Снуют взад-вперед. А Мария будто без дел оказывалась. Да и дорога в тягость.
Когда Мария была помоложе, чаще ездила к Наталье. Просить никого не надо было. Собралась и поехала. На ногах была. Сейчас ноги были, а толку от них никакого. Днями и ночами ноют. То и смотри, совсем откажут. Или старость дает о себе знать. Или военные годы, когда не знали, что такое настоящая обувка. Куда в такие годы и с таким здоровьем ездить одной. А город расстроился, чего доброго и молодому недолго заблудиться.
Сначала Мария упиралась, а потом подумала и решила, что съездить-то самое время. Март. До огорода еще далеко. А там с приходом весны и лета мужа Катерины, старшей дочери, у которой жила, редко, когда дома застанешь. Днями и ночами будет крутиться на автобусе. То доярок возить, то свинарок, то школьников на экскурсию. Вся домашняя работа ляжет на плечи Катерины. Хоть Мария не той помощницей стала, а все равно помаленьку по дому справляется. Пока Катерина на работе, всегда сварит поесть. Курицам бросит. Свиньям вынесет.
...Поезд в город пришел в обед. Народу в вагоне было немного. Но чтобы выйти без лишней толкучки, Наталья с Марией дождались, когда вагон опустел, и только после этого направились к выходу.
Одной рукой у вагона дочь подхватила сумку с гостинцами для Марийки, другой мать, и через подземный переход они направились за только что приехавшими пассажирами. Миновав зал ожидания, оказались на крыльце вокзала. Отошли в уголок, остановились немного передохнуть.
День был теплым и солнечным, отчего кое-где на привокзальной площади снег превратился в лужицы.
До дома Наталья решила доехать на трамвае. Оно и на такси можно. Но как посмотрела на остановку, где длинной вереницей стояли пассажиры в ожидании машин, так и раздумала. Больше простоишь. Было бы далеко. А ехать-то всего ничего. Вторая остановка на трамвае. А до трамвая идти тоже пустяки. Не больше ста метров. К тому же по пути Наталья давно хотела показать матери мемориал Славы, который соорудили погибшим воинам.
По обе стороны на входе в мемориал в полушубках стояли солдаты с автоматами. Так поняла Мария. Но Наталья пояснила, что это не солдаты, а школьники несут почетный караул.
- Это хорошо, что почетный, - одобрила Мария, окидывая взглядом сквозь очки имена на стенах. - Их всю жизнь надо чтить!
Понравился и Вечный огонь внутри кольца. Все понравилось.
На выходе тоже стояли школьники с автоматами.
И получалось: на входе - встречали, на выходе - провожали.
- А это обелиск. Тоже погибшим воинам, - указала Наталья глазами на мраморную громадину, взметнувшуюся вверх, возле которой они остановились.
- Вижу, - кивнула в ответ Мария.
- Летом здесь красиво, - пояснила Наталья. - Все вокруг цветами засеяно. Травкой зеленой. Когда женятся, молодожены цветы сюда возлагают.
- Правильно делают, - тоже одобрила Мария, уже изменившимся до шепота голосом.
Еще ничего не понимая, Наталья посмотрела на мать. Она стояла бледная и пристально вглядывалась в обелиск. Наталья не успела спросить: «Тебе что, плохо, мама?» - как та выдохнула:
- Ваня! Ванечка!..
Губы затряслись. На глазах появились слезы. Ноги подкосились. Двое прохожих мужчин, один в шляпе, другой - в каракулевой шапке, подскочили и помогли Наталье поддержать Марию. Который в карауле кинулся было к вокзалу за «скорой», но Мария попросила:
- Ничего. Ничего. Сейчас все пройдет.
Мария и на самом деле немного успокоилась. Мужчины ушли в сторону вокзала.
- Это же Ванечка! - снова воскликнула Мария, не отрывая глаз от трех солдат, высеченных из камня на обелиске.
- Я тебя не пойму, мама! О чем ты говоришь? Что за Ванечка? - уставилась Наталья на мать.
- Твой отец, Наташенька! Вот тот, крайний справа, - показывала Мария пальцем в крайнего солдата.
Видя, что здесь происходит что-то невероятное, их окружили прохожие. Одни наблюдали за Натальей и Марией. Другие рассматривали солдат на обелиске, на который показывала Мария.
- Наташенька! Дочка! Ты что же не узнала папку? У нас дома карточка такая есть. Только там их четверо, а здесь почему-то трое?! - радостно восклицала Мария, не отрывая повеселевших глаз от обелиска.
Наталья помнила единственную фотографию отца, присланную с фронта, хранившуюся у матери вместе с письмом. Самого отца - нет. В то время ей было полтора года. Сестре Катерине - три. Та тоже его не помнила. На втором году войны пропал без вести.
Единственное, что помнила Наталья и то уже после войны, как часто по вечерам мать уходила за огороды на проселочную дорогу, по которой когда-то проводила их отца, и все ждала и ждала его возвращения с той стороны. Наревется, придет и скажет:
- Не пришел, девчонки. Но он позже придет. Похоронки-то на него нет.
А бумажка, в которой говорилось, что Баскаков Иван Тимофеевич, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, пропал без вести, вселяла в Марию веру и надежду. По такой бумажке после войны вернулся их сосед дядя Петя Давыдов. Правда, без ноги, но вернулся.
- Мама! - тронула Наталья за рукав Марию, которая не отрывала глаз от обелиска. Слегка потянула ее. - Слышишь... Пойдем. Тебе просто показалось.
Наталья в самом деле подумала, что это случилось от долгого ожидания. Просто померещилось. Вот и вселила в себя веру. Фотография фотографией. А обелиск обелиском. Совсем две разные вещи.
- Пойдем, мама! - снова потянула Наталья за рукав. - Тебе показалось. Такого быть не может. Сама же говоришь - на фотографии их четверо, а тут трое...
- Тут трое, - согласилась Мария. - А почему трое - с этим надо разобраться.
До дома добирались молча. Каждый со своими думами. У самого подъезда Мария еще раз напомнила:
- Ты уж, Наташенька, не забудь. Узнай, кто строил этот памятник. И где он живет?
- Узнаю, - пообещала Наталья.
Дверь открыл Владимир. Он был, как всегда, «в своем виде», как любила повторять жена. По пояс голый, в трико и без тапочек.
Увидев Наталью и тещу, он воскликнул:
- Марийка! Посмотри-ка, кто к нам приехал!
Из комнаты выскочила девочка и радостно кинулась к бабушке. Стала обнимать ее и целовать.
Марийка помогла бабушке раздеться.
Владимир тем временем заскочил в свою небольшую каморку, которую когда-то отвоевал у Натальи, сделав себе там радиомастерскую, где проводил все свободное время. Оделся в спортивный костюм. Вышел оттуда с тапочками в руках, подал их раздевшейся уже теще:
- Наденьте, мама! А то, не дай бог, в гостях простыть! Пол-то не совсем теплый.
- А, теперь все равно, Володя. Теплый или холодный. Этим не спасешь ноги, коль смолоду не сберегла, - посетовала Мария на свои болячки, надевая тапочки. А про себя отметила ласку и заботу зятя. Владимир отличался этим. Умел показать свое воспитание. Муж Катерины Николай был не чета Владимиру. В жизни, конечно, попрактичнее, посерьезнее Владимира, а в обращении грубоват. Не знал тех слов, какие знал Владимир.
- Иди, Марийка, посмотри, что бабушка тебе настряпала, - позвала Наталья дочь, разбирая на кухне сумку.
Пока грелся чай, Владимир расспросил Марию
о житье-бытье в деревне. Справился о ее здоровье. Потом стали пить чай с облепиховым вареньем. Пили молча. Марии не терпелось поделиться своей радостью, но она не знала, как это сделать. Думала, Наталья начнет. Но та - ни гугу. Тогда Мария обратилась к внучке:
- Ну, какой... Отец матери.
Марийка пожала плечами и снова уставилась на бабушку. Владимир перестал жевать и посмотрел на Марию: шутит или нет?
- Это еще доказать надо, - нарушила молчание Наталья. Обращаясь к Владимиру, она пояснила суть дела, чем и вывела его из оцепенения:
- Понимаешь, шли мимо обелиска, что на привокзальной площади. И маме ни с того ни с сего почудилось, что один из солдат, высеченных из камня, папка.
- Не почудилось, - перебила Мария. - Оно так и есть. Ваня это...
- Теперь мама требует найти того скульптора, который делал обелиск, - продолжила Наталья.
- Это же совсем просто, - обрадовалась Марийка. - В параллельном 8 «Б» есть общество следопытов. Они как раз занимаются всеми памятниками города.
- Сиди, следопытка, - цыкнула Наталья на дочь.
- Почему? Все может быть. Узнать недолго, - поддержал Владимир Марию. - Вот и выясни, Марийка, что к чему, - обратился он к дочери.
- Это мигом, - заверила дочь.
Заверила и через два дня принесла адрес, по которому проживал скульптор.
Пока Владимир с Натальей были на работе, не теряя времени бабушка с Марийкой отправились к нему.
Скульптор жил на окраине города, и добираться до него пришлось на двух трамваях. А потом еще пришлось немного пешком пройти. А когда остановились возле пятиэтажного дома, Марийка выпалила:
- Вот этот дом, бабушка!
По сравнению с девятиэтажками, окружающими его, он казался низким, невзрачным, приземистым.
Хлопая дверьми, из подъездов то и дело выходили жильцы дома. Заходили реже.
Мария отдышалась и спросила:
- Нам-то в какую дверь? - Внучка уже что-то высчитала в уме и решительно ответила:
- В третий подъезд. А этаж? Так, на первом этаже магазин, - продолжала она вслух высчитывать. - Должен быть четвертый этаж.
И они двинулись в третий подъезд.
Мария отметила на ходу сообразительность внучки. «Надо же, ни у кого не спрашивая, отыскать квартиру. И про магазин как-то узнала? Вся в меня!» И Мария вспомнила случаи, как, раскидывая своим умом, она не раз выходила из трудных положений. Как-то в войну пахали поле на коровах. И на хомуте возьми да лопни супонь. Да назвать-то стыдно супонью. Веревка и только. Узел на узле. Во всем колхозе добрых веревок не было. Ни у кого из баб на поле тоже не нашлось куска веревки. А до деревни идти - не ближний свет. Тогда Мария выдернула из юбки гашник. Скрутила его вдвое и приспособила вместо супони. Юбку подколола булавкой. На гашнике и допахала до ночи...
Подняться на четвертый этаж оказалось нелегко. «То ли дело у Натальи, - размышляла Мария. - Хоть и высоко, но вошел в лифт и доехал».
А тут ноги едва доносили Марию по крутым ступенькам от площадки до площадки. Брала одышка. То и дело приходилось собираться с духом.
На площадке четвертого этажа перед дверью, покрашенной в голубой цвет, остановились. Прежде чем позвонить в квартиру, Мария решила как следует отдышаться.
Дверь на звонок Марийки открыла такая же пожилая, как и Мария, седая женщина с глубокими печальными глазами.
- Вы извините... - начала было Марийка.
- Чего же вы, дочка, стоите за дверью, - перебила старушка. - Проходите в квартиру и расскажите, что вас сюда привело?
По разговору старушка была простая и добрая. Это Марию несколько успокоило.
Они с Марийкой переступили порог и оказались в небольшом коридорчике. Старушка легонько толкнула дверь. Глухо клацнув, замок запер ее на защелку.
- Вот теперь и рассказывайте, - также тихо продолжила старушка.
Мария с Марийкой договорились заранее, что разговор начнет внучка, а бабушка по ходу продолжит. Как-никак, а Марийка городская. Покультурнее. В школе тоже учат обращению. С этим учетом Мария и доверила внучке вести разговор.
- Скажите, бабушка, скульптор Прохоров Павел Васильевич здесь живет? - спросила Марийка.
- Павел Васильевич... - вздохнула хозяйка и, догадываясь, что гости пришли не по пустяковому вопросу, а по серьезному делу, пригласила пройти в комнату.
Мария с Марийкой разулись и прошли в зал, куда указала хозяйка. Присели на диван, который стоял у торцевой стены. Присела и хозяйка.
- Давайте познакомимся, - предложила она. - Меня зовут Анной.
- А меня Марией.
- Как я поняла, вы к Павлу Васильевичу, - начала хозяйка разговор.
- К нему, - подтвердила Мария и обрадовалась гостеприимству Анны, тому, что, наконец, нашелся человек, который из камня сделал ее Ивана как живого! А стало быть, кое-что про него знает...
- Вы опоздали, - с горечью проговорила старушка. - Нет больше Павла Васильевича, - и она стала вытирать платочком повлажневшие глаза.
- Как нет? - насторожилась Мария, и страшная догадка обожгла ее.
ним в гости и счета нет. А нет, чтобы хоть раз сказала: «Мама! Пойдем сходим к мемориалу». Где уж там. Не показать священное место - грех и только. Очерствела, видать, в этом городе. Дочь тоже называется. Считай, у всего города на виду отец стоит, а она ходит и не замечает его.
Мария вытерла платочком глаза и рассказала, зачем они пришли.
- За свою жизнь он много обелисков и памятников- то сделал, - подтвердила Анна. - С военных фотографий все делал. Это, говорил, Анна, они своими жизнями отстояли мир. Мы о них должны постоянно помнить. Твоего-то как было звать?
- Иваном, - встрепенулась Мария. - Баскаков Иван. Он тебе про него ничего не рассказывал?
- Как ничего... Он постоянно про всех рассказывал. Анна прошла к стенке. Достала из нее старенький альбом.
Положила на диван и стала листать. Достала фотографию, точно такую, какая хранилась у Марии.
- Она! - воскликнула Мария, взяв фотографию за край, боясь как бы хозяйка ее обратно не спрятала. Но та и прятать вовсе не хотела.
- С краю-то Паша, - продолжила она. - А рядом, стало быть, твой Иван. Из окружения выходили. Пуля его и сразила. Паша рассказывал: с почестями его в лесочке схоронили. Я-то не расскажу так, как Паша, - вздохнула хозяйка.
- Так-то не расскажешь, - согласилась Мария.
Когда Мария с Марийкой собрались уходить,
Анна попросила:
- Ты в пятницу-то приходи, Мария. Пашу помянем и твоего Ивана.
- Приду, - тихо пообещала Мария. А потом уже громче повторила: - Обязательно приду.