- Еще бы! - одобрительно отозвался Егор. - Я тебе по телефону сказал - приеду с тем условием, если ты мне в аренду месяца на два сдашь свое жилье на курьих ножках.
- Хоть на год, - проговорил Владимир. - К зиме печку-буржуйку поставим и будешь жить здесь, как Фанде-Барон. Может, не совсем
так, но, по крайней мере, не хуже, чем Агафья Лыкова в своем Таежном Тупике.
- Молодец, утешил. Есть над чем подумать, - засмеялся Егор, разглядывая племянника, словно узнавая и не узнавая его. - А ты,
смотрю, Володя вроде как до срока лысеть начал? Вроде бы еще рановато, если взять нашу породу?
- По чужим подушкам много спал, - смешком отделался племянник. - Вот и растерял на них свою шевелюру.
- В кого такой балагур? - с интересом уставился Егор на племянника. - Из отца с матерью, бывало, слово лишнего не вытянешь, а ты строчишь как из пулемета?
- Сам в себя, в кого же больше.
Будку, или как Клавдия, жена Владимира, юркая женщина с карими глазами, назвала домиком на курьих ножках. Не зря прозвала. Она на самом деле походила на картинку из детской книжки. Может, воспоминания тех лет подтолкнули Владимира к этому. Вот и построил он ее на столбах двухметровой высоты. Из бревен сделал стяжку. Из жердей каркас. Обил его стругаными досками. Поставил туда кровать, холодильник. Провел свет и сооружение стало походить на сказочный домик.
Высота улучшала обзор. Глянешь в небольшое оконце или в открытую дверь и все село на виду, словно на ладони. А тут и воспоминания из далекого детства сами собой накатываются. Вот, что такое будка для Егора. Когда приезжал к племяннику, всегда останавливался в ней.
В будке любила спать их дочь Марина. Не только спать, все лето жила в ней, как она однажды выразилась, чтобы почувствовать себя независимой. До тех пор жила, пока не вышла замуж и не уехала на родину мужа в Красноярск.
После ее замужества домик пустовал. Разбирать его Владимир не собирался. «Стоит на краю двора, возле ограды, никому не мешает, а значит, пусть стоит», - думал Владимир с надеждой, что, возможно, внук приедет, когда подрастет. Приедет и пожелает там спать. Пожелает, так пусть спит. Уединяется в этом маленьком мирке.
Не успели как следует обговорить вопросы, связанные с приездом Егора Михайловича, как в будку по широким ступенькам, словно вихрем, Клавдию внесло.
Клавдия была быстрой на ногу и легкой, словно весенний ветер. Без всякой наигранности подскочила к Егору, обняла его, поцеловала, словно родная дочь. И, ослепляя его ясными, бесхитростными глазами, с нескрываемой радостью выдохнула:
- Чего так долго не приезжали-то? Каждый год вас ждали. Обещали же?
Егор в оправдание проговорил:
- Обещать-то обещал. Только соберусь, то одно, то другое.
А что «то одно, то другое» - Клавдия не стала уточнять, лишь сказала:
- У меня все готово. Пойдемте к столу. Потом поговорите. Еще и для отдыха время останется.
Стол по случаю приезда Егора Михайловича Клавдия накрыла в зале. Чтобы солнце не так проникало в дом, она почти до конца задвинула плотные розовые шторы, тем самым как бы создала свой домашний микроклимат. Уютный и прохладный.
Стол лишней едой не стала заставлять. Она всегда исходила из того, если кому-то, что-то еще потребуется, всегда найдется, что поставить. Сварила пельмени, которые в тарелках исходили паром. Сделала салат из лука со сметаной. Порезала колбасу. И все это угощение по-русски завершалось бутылкой водки.
У Егора был коньяк, но, видя, что выпить и без этого есть что, - не стал доставать. Отложил на потом. Посчитал, что сегодня он ни к чему. Лишним будет.
Владимир наполнил стопки и перед тем как выпить, встал и, глядя поочередно то на жену, то на Егора, произнес:
- С приездом вас, дядя Егор! За то, чтобы хорошо отдохнули у нас, а если точнее, то в своей деревне, которая вас помнит. В которой вы своими делами оставили о себе хорошую память. За вас, дядя Егор! - выдохнул Владимир, после чего содержимое стопки опрокинул в рот.
- Ох и злая! - поморщился он. - Но не паленая. Паленку я сразу распознаю, - похвалил Владимир купленную Клавдией бутылку.
Примеру Владимира последовали Егор и жена.
Когда выпили еще по одной и закусили, Егор спросил:
- Расскажите, как живете?
- Не зная с чего начать разговор, Владимир пожал плечами:
- Вроде нормально. Шагаем в ногу с перестройкой. Куда она туда и мы.
- А если без шуток, - поднял Егор глаза на него.
- Если без шуток, то тяжело. Чтобы в этих условиях выжить, приходится крутиться. Без этого нельзя. Время такое. Основная работа пожарка. Сутки дежурю, трое дома. Подходящей стабильной работы нет. Землю бывшего совхоза четыре фермера поделили между собой. Думали так просто с ней работать. Когда коснулись, поняли, что нет. Кругом сплошной обман. Набрали кредитов, как барбоска блох, теперь работают на них. Там ловить нечего. Кто более-менее смекалистый, пытаются выжить за счет своего хозяйства. Я держу три коровы, кур, свиней. Открыл свое дело. Коммерцией занялся.
При слове «коммерция» Клавдия с укором посмотрела на мужа, словно чего-то постыдилась.
- Помолчал бы о своей коммерции.
- А чего молчать, - пожал Владимир плечами, словно оправдываясь перед ней. - Закон не нарушаю, - и чтобы Егору было понятно, о чем идет речь, повернулся к нему, продолжил: - оказываю населению помощь в захоронении усопших. Купил «Газель». Под- шаманил ее. Переоборудовал под катафалк. Обслуживаю свое село и два близлежащих: Быстрянку и Каменку. Получается. Без работы не сижу. Хороший приварок в семейный бюджет. Народ мрет как мухи. Раньше времени стараются на тот свет попасть. А зачем - не пойму? В иной день по два рейса приходится делать. Не знаешь, за кем в первую очередь?
Разговор прервала Клавдия, выходя из-за стола:
- Посидите без меня. Надо коров встречать.
Когда она ушла, Егор спросил, повернувшись к
Владимиру:
- И как из положения выходишь?
- Из какого? - забыв, о чем шла речь, поинтересовался Владимир.
- Ну, когда два покойника. К какому из них в первую очередь едешь?
- Хм, - усмехнулся Владимир. - Козе ясно. К тому, за которого больше оплатят. Как говорили наши правители: «Рынок все расставит по своим местам». Вот и расставляет. Я законов не нарушаю. Мое право, к кому хочу, к тому и еду. Если меня что-то в этой сделке не устроит - могу вообще не поехать. Пусть на себе усопших таскают. Или на мотоблоках возят.
- Оскудел ты, Вовка, - не выслушав племянника, осуждающе проговорил Егор. - Оскудел. А может быть, даже совесть потерял?
- Вот, ты заговорил про совесть, - уставился Владимир на Егора, понимая к чему он клонит.
- А теперь скажи, что такое совесть и с чем ее едят? Дай этому понятию определение?
- Дам, - твердо заверил Егор. - И чтобы ты лучше понял, начну с того, когда я в восьмом классе учился. Еще в старой школе. Помнишь ее или нет? - поднял Егор глаза на Владимира.
- А как же! Первые два класса в ней заканчивал. Говорили, что она стояла на месте бывшей церкви, которую когда-то снесли. Помню, когда стали копать ямы под какие-то спортивные снаряды, то наткнулись на человеческие кости, на прицерковное захоронение. Спортплощадку после этого в другом месте соорудили.
- Да, да! Еще недалеко магазин был, в котором работала мать Тамары Логачевой, моей одноклассницы. Красивая была девчонка. Все мальчишки из нашего класса в нее были влюблены, а признаться ей в этом боялись. После вышла за кого-то замуж из другого села.
- И магазин помню.
- Так вот, шел как-то тогда из школы с такими же пацанами, как и сам, по-моему, с Михаилом и Владимиром Булах. Вроде бы еще братья Мисюковы были. Между школой и магазином я нашел десять рублей. По тем временам это большие деньги. Подумали, как поступить с этой десяткой? А в общем долго-то и не думали. Взяли и всей гурьбой отнесли ее в сельсовет. Председателю отдали. Председателем в то время был фронтовик Андрей Федорович Кривобоков. Он отыскал, кто ее потерял. А потеряла Дуся - Золотые пятки.
- За что ее так прозвали-то? - уставился Владимир на Егора. - Настоящая фамилия, насколько я помню, у нее другая была?
- По настоящей она значилась Мальцевой, а прозвали ее так за то, что шла из города пешком в сильный мороз, а обувки в то время хорошей у многих не было. Вот и подморозила ноги. Телятницей работала. Ее-то ты должен помнить?
- Помню. Жила на берегу рядом с Кудрявцевыми.
- Хорошая у тебя память, - похвалил Егор племянника. - После этого она нас через районную газету благодарила. Приятно было. Вот это и есть совесть.
- Ты сейчас об этом никому не рассказывай, - улыбнулся Владимир. - Засмеют и за дурака посчитают.
- Это кто же засмеет? - прищурил Егор глаза в ожидании ответа.
- А те, кто раздел рабочий народ, на его деньги скупил лучшие дворцы в Майями и в других странах, у Средиземного моря. Кто сегодня сделал себе баснословные зарплаты и тоже за счет народа, который рад-радешенек китайской лапше. Или как смотришь на то, что в один из дней полномочному представителю нашего президента в Госдуме, Александру Косопкину, от «голодной» жизни захотелось козлятинки отведать? На царскую охоту полетел в Горный Алтай на вертолете, чтобы пострелять зверей, которые в Красную книгу занесены? Подобных Косопкиных я много могу назвать. Только к чему? Что от этого изменится? Они как жировали, так и будут жировать. Мы как жили в нищите, так и будем жить. Особенно старики. Одну часть пенсии за ЖКХ отдадут, другую в аптеку унесут. Мне сейчас вспомнились строки из стихотворения одной поэтессы:
«... Власть у нас отдельно,
Народ же сам собой.
У нас с ней не разделен
Только шар земной...»
Время придет и шар поделят. То и дело слышишь, что число миллиардеров в нашей стране с каждым годом растет, а деньги на лечение тяжелобольным детям всем миром собираем. Страну, считай, разворовали. И все делается под прикрытием законов, чуждым народу. А ты говоришь о какой-то совести, - упрекнул Владимир Егора.
- Давно думаю над этим, что многие законы надо менять, - согласился с доводами племянника Егор. - Поменяли бы, смотришь, и чиновники перестали воровать. И думать об этом особо не надо. Ввести в закон такое понятие, как трудовой доход и не трудовой. За не трудовой - лет двадцать тюрьмы с конфискаций имущества. После этого ни у одного вора рука не потянется к чужому.
- Извини, дядька, - не выдержал Владимир. - Смотрю на тебя и удивляюсь. Ты до такой степени наивный, что над тобой смеяться хочется, - с укором проговорил Владимир. - Кто должен менять законы - он сам сегодня живет по ним. Я тоже как-то имел неосторожность с одним товарищем из властных структур поговорить о совести и патриотизме. Так он мне ответил: «Засунь патриотизм вместе с совестью в одно место и сиди на нем». Стало быть, у меня совесть чиста. Ни один закон не нарушил. Занимаюсь бизнесом, как и многие. А он у каждого свой. У Абрамовича с Прохоровым свой. У меня свой.
- Смотри, как бы Абрамовича с Прохоровым не переплюнул. А то, смотришь, тоже какую-нибудь футбольную команду купишь. Вот и будете после этого вместо работы всем селом в футбол играть, - усмехнулся Егор.
- До футбола не дойдет. А если без смеха, то годы- то не идут, а летят, поэтому одно время сопоставлять с другим не надо. Все течет, все меняется.
- Меняется, - проговорил Егор с укором. - Только надо посмотреть, в какую сторону меняется? Может, в чем-то ты прав, но во многом я с тобой не согласен. Ведь обозленный и униженный в социальном плане народ опасен. Он на все способен. Об этом древнегреческий философ Аристотель еще несколько веков назад, до нашей эры, сказал: «Бедность - источник возмущений и преступлений». Где гарантия, что на Болотной не возникнет подобный Майдан? Ведь сколько волнений там уже было?
- Будь спокоен, - заверил Владимир. - Не возникнет. У власти, сегодня все силовые структуры в руках. Начиная с милиции и заканчивая армией. К тому же посмотри, кто бегает по Болотной? Те, кто потерял своих крестных отцов в лице Гайдара или Черномырдина. Словно сиротами остались без их поддержки. Не у дел оказались. Рады примкнуть к новым лидерам власти, но они их не берут в команду. Вот и бегают по Болотной, народ баламутят. Так что, куда ни глянь, все взаимосвязано.
- Смотрю, большим политиком стал, - удивился Егор.
- Сейчас нельзя без политики, - улыбнулся Владимир. - Как говорят, если ты не будешь заниматься политикой, политика займется тобой.
Егор для деревни был своим человеком. Здесь он родился, крестился. Здесь у него в восьмом классе появилась школьная любовь, Машенька, с круглым личиком и голубыми, словно васильковыми глазами. Машенька в то время училась классом ниже. Из своей Красноталовки глубокой осенью он уходил в армию. Не один, а с Иваном Стручковым. Всей деревней, с гармошкой их тогда провожали до самого моста, где их ждала машина, крытая брезентом, которая доставила их в город, в военкомат.
В военкомате оба изъявили желание служить в авиации. Но когда эшелон с призывниками прибыл на узловую станцию в Забайкалье, оказалось, что Ивана определили в авиацию, а Егора - в танковые войска.
Егор какое-то время погоревал, что не вместе с Иваном попал служить, а потом, когда после армии поступил в сельскохозяйственный институт на инженерный факультет, понял, что судьба правильно распорядилась. По конструкции танк и трактор, который ему пришлось изучать, были очень похожи.
Машенька как-то сама собой ушла из сердца Егора. Может, не ушла, а ее вытеснила выпускница агрономического факультета Лида Смирнова, средненького роста, с миловидным личиком и словно точеной фигурой. Куколка и только. С этой куколкой многие на ее курсе хотели наладить любовные отношения. Но счастье подвернулось ему. Он даже не знал, за что? Так как красавцем себя не считал, был обычным парнем, как и многие студенты, высоким, плотным брюнетом. Единственное, что в нем по сравнению с другими просматривалась армейская выправка и рассуждения более взрослого человека. Этим он, вероятно, и понравился Лиде.
Кроме перечисленных достоинств, в Лиде постоянно присутствовала озорная улыбка, казалось, даже тогда, когда она сама этого не желала. В ней было то, чего не было в Машеньке. На последнем курсе они поженились. Когда Машенька узнала об этом, то очень обиделась на Егора. При одной из встреч сказала: «Что же наделал? Ты мне всю жизнь покалечил. - Машенька тогда расплакалась, прижалась к Егору и тихо, почти неслышно попросила: - Поцелуй меня. Пусть этот поцелуй у нас будет прощальным». Егор поцеловал Машеньку и понял, что у нее такие же губы аккуратненькие, и, как показалось Егору, даже сладенькие, как и у его Лиды.
По окончании института добились распределения в Красноталовку. Лиду сразу взяли в совхоз главным агрономом. Егор год поработал управляющим на отделении, а потом по рекомендации райкома стал директором этого совхоза. Проявив способности и деловую хватку, он скоро стал лучшим руководителем в районе. Кроме свеклы и зерновых культур, хозяйство стало заниматься овощами, которые первое время реализовывали через базы и магазины, а потом поняли, что это не совсем выгодно, - открыли цех и наладили свою переработку. Построили пекарню, в которой местные пекари выпекали такой мягкий и запашистый хлеб, что городским булкам и тягаться с ним не стоило. Из близлежащих сел за ним приезжали. Хозяйство резко набирало производственные показатели и скоро стало совхозом-миллионером. Егор разработал программу по строительству жилья для молодых семей. На улицах Комсомольская и Молодежная дома вырастали как грибы. Хозяйство продолжало крепнуть и развиваться.
В это время Егору пришла мысль - построить животноводческий комплекс. Да никакой-то, а по последнему слову современности, каких еще в области не было. Идея, казалось, неплохая, но, чтобы ее осуществить, надо было не только на уровне района, а на уровне области доказать необходимость строительства такого комплекса ни где-то, а именно в его хозяйстве, в котором дойного поголовья было больше, чем в других. С постройкой комплекса Егор видел большую перспективу как для увеличения животноводства, так и для облегчения труда рабочих. Считай, ручной труд будет сведен к нулю.
И кормораздача и дойка - в автоматическом режиме. Вместо красных уголков по плану должны появиться комнаты отдыха. Хорошая душевая с многочисленными кабинами, в которых животноводы могли бы помыться и чистыми пойти домой. Даже сауна с самоваром и чаем была включена в план.
Но самое главное - все это возводилось для буренок, которые чувствовали бы себя как в благоустроенных квартирах. А от этого и рост продуктивности молока. Пей - не хочу!
Площадь комплекса была внушительной, поэтому две лучшие областные бригады строителей возводили его три года. Он был гордостью для области. На его открытие сам Первый секретарь обкома приезжал. А от журналистов не было отбоя. Приезжали то с радио, то с телевидения, одолевали вопросами: «Что, да как?» Порой даже работать мешали своими расспросами.
Когда комплекс пустили в эксплуатацию, многие не переставали удивляться творениям человеческих рук и человеческого ума. Тому, кто придумал такое чудо. Егор тогда даже хотел купить за границей для разведения породистого стада несколько бычков и телочек, но не успел. И к лучшему. Политика в стране так поменялась, что не до телочек стало. Все хозяйства разом оказались должниками. А кому - неизвестно?
Чтобы рассчитаться с долгами во многих совхозах дойные коровы пошли под нож. Егор пытался удержаться на плаву. Не прибегать к крайним мерам, но не смог. Молоко и мясо стали не нужными. Верхние правители решили, что нас заграница накормит.
Егор видел и понимал, что курс правительства был направлен на разграбление и обнищание собственного народа. Он хотел обратиться к областным властям, попросить их, чтобы они как-то противостояли этому, но там тоже творилось непонятно что? Кто-то из них выступал за новую жизнь. Кто-то за старую, некоторые из областных начальников кинулись снимать красный флаг со здания администрации. Другие пытались этому противостоять. Некоторые коммунисты, чтобы остаться у кормушек власти, побросали партийные билеты. Другие - дорожили ими.
Жернова политической машины крушили все и всех, кто попадался на ее пути.
Комплекс оказался никому не нужным. Окна вместе с рамами выбили. Оборудование сдали в металлолом. Такая же учесть постигла и цех переработки овощей.
Неизвестно, как все это тогда Егор перенес? Единственное, что его успокаивало и сейчас успокаивает, так это музыка гимна бывшего Советского Союза! Слова в нем поменяли на демократический лад, а музыка осталась та же. Это Егора радует, когда он по утрам по динамику слышит звуки бывшей Великой Державы. Слушает и наслушаться не может.
Чтобы не видеть того, что стало твориться в родном селе, Егор вместе с женой перебрался на жительство к сыну в Тольятти, который после окончания Политехнического института попал на АвтоВАЗ, так и остался там. В городе, вдали от родных мест, все-таки легче было переносить тяжесть от развала родного села. Не видеть того, что там стало твориться. Для Егора это было словно каким-то спасением.
II
После ужина Егор поднялся в будку. Не снимая спортивный костюм, лег на кровать, поверх одеяла. Дневной воздух еще не остыл, отчего в будке было душно. Для проветривания Егор открыл дверь, и сразу же ворвались запахи свежей стерни с полей, на которых, разрывая ночную тишину моторами, в полную силу на ближнем поле работали комбайны. Они, видимо, спешили как можно больше убрать пшеницы до росы. С лугов доходил аромат разнотравья, скошенного и убранного в стога сена.
Изредка по широкому ухабистому переулку, словно нащупывая фарами дорогу, с полей от комбайнов выворачивали груженные зерном машины. Выезжали на асфальтированную трассу и бойко устремлялись в сторону зернотока.
Пробегали по асфальту на большой скорости и легковушки в сторону города. Их хозяевам даже в ночное время находились какие-то дела, вот они и сновали то в город, то из города.
С правого бока Егор Михайлович лег на спину и распрямил затекшие в коленях ноги. Попытался уснуть, но сон не шел, несмотря на то, что спать поздно легли, пока говорили о жизни, политике, а время не ждало. Шло. Отсчитывало свои часы.
Он долго лежал с открытыми глазами, глядя в темный квадрат окна, в котором видел синий небосвод, а на нем яркие звезды. Луны не было видать, она находилась сбоку от окна, и как бы со стороны холодным светом освещала верхушку старого тополя и часть крыши у бани, в которой после дороги Егор нашел время помыться.
Больше всего его интересовали звезды. Даже не интересовали, а притягивали своей таинственностью. Он вспомнил одну из книг с названием «Звезды чужой стороны» и удивился такому, не совсем понятному названию и подумал о том, не лучше ли ее было переименовать в «Звезды родной стороны». Это бы было ближе и роднее.
Егора многое что в жизни интересовало, влекло. Вот и сейчас, глядя на звезды, он подумал о том, не лучше ли было пойти в какой-нибудь гидрометеорологический или астрономический институт. После окончания которого сидел бы где-нибудь в обсерватории под брезентовым куполом и гадал, какой завтра будет погода? Дождливой или ветреной, и не копался бы всю жизнь в земле как навозный жук.
Его мысли переключились на другое. На музыку и эстраду. Возможно, надо было посвятить себя этому делу? Может, из него в искусстве что-то и получилось? Он вспомнил, как в молодые годы хорошо играл и на гармошке, и на баяне. Правда, на баяне он и сейчас играет. Может, не так быстро пальцы стали бегать по кнопочкам. Но когда правнучка просит его что-нибудь сыграть - так сыграет «Цыганочку» с выходом, что девчушка до упаду пляшет. Отдохнет и просит: «Дед, давай еще!»
И Егор играет еще и еще. Как откажешь, если она для него самый дорогой человек на свете. А плясуньей в прабабку Лиду пошла, в жену Егора. Та тоже в молодые годы любила это дело. В каком-нибудь застолье Егор не успеет баян в руки взять, а она уже на кругу.
Пел Егор в школьные годы тоже неплохо. Всегда участвовал в школьном хоре. Кому он уступал, так это братьям Булах. Они на всю школу были талантом. Как исполнят песню «Хотят ли русские войны» - волосы дыбом вставали. Это был дар от Бога. Не то, что сейчас. То от мужчины хочет дочку, то сыночка. Какое это искусство? Пошлость и только. В словах ни содержания, ни образа.
Больше всего Егора в такие минуты удивляет то, что не успела подобная «артистка» появиться на сцене, как назавтра становится «заслуженной» или «народной». А звездами их всех подряд называют. Егор никак не может в голову взять, при чем здесь звезды? Не трогали бы хоть небесные светила. Звезды находятся на небе. Звезды и все другое - это разные вещи. «Позор и только», - думает в такие минуты Егор. Выходит, что у нас в России перевелись Зыкины и Магомаевы? Нет, не перевелись! Богата Россия голосами. Есть они у нас! Но по радио слышал, что их до сцены не допускают. Там как бы укоренились свои порядки. Большие деньги нужны. Плохо переносит Егор то, что в стране творится. Словно все эти пороки через себя пропускает. Поэтому и сердце иногда поджимает. Он даже думает о том, что, если бы у культуры сегодня находилась Фурцева, она бы навела порядок. Оставила бы человек пять талантливых, а остальных разогнала заниматься полезным трудом. У каждого в жизни должна быть своя стезя. Вот и занимайся ею. Не лезь куда не надо.
В итоге после таких раздумий Егор приходит к тому, что его стезя была выращивать хлеб и кормить народ. Над этим он сейчас и думал, как бы продолжая рассуждать над жизненными вопросами, начатыми с Владимиром за столом.
Прежде чем раздеться и залезть под одеяло, Егор спустился во двор. Поднял голову. Посмотрел на высокое звездное небо и по лунной дорожке, что раскинулась по деревянному тротуару, сходил в туалет.
Ночь давно перевалила на вторую половину. С озера, которое находилось через дорогу, - тянуло прохладой. Оно тоже отходило ко сну и укрывалось рваными клочьями тумана, который плыл над ним, все ниже и ниже опускаясь к воде.
Егор разделся и залез под теплое одеяло, которое ему с вечера приготовила Клавдия. Только после этого заснул. А когда проснулся, по солнцу, которое в полную силу светило в окно, - понял, что время много. Пора бы вставать, но он не спешил. Лежал и наслаждался укладом деревенской жизни. Тихим и спокойным.
Где-то недалеко через двор залаяла собака. Ее поддержала другая.
К озеру с гоготаньем прошло стадо гусей. Рядом по дороге, понукая на лошадь, кто-то прогромыхал на телеге. С началом нового дня у каждого нашлись свои дела. Своя работа. Каждый был чем-то занят.
Этот деревенский уклад жизни был знаком Егору с детства. Здесь дышалось по-другому, легко, полной
грудью. Не только сейчас, а всегда, каждый раз, когда он приезжал сюда. Не приезжать не мог. Он понимал, что его душа, его корни и по сей день находятся в этой земле, с которой он связан невидимыми нитями. В земле, в которой покоятся его предки.
III
Егор еще хотел понежиться в теплой постели, но голос Владимира не позволил:
- Дядя Егор! Ты проснулся? - раздалось снизу.
Прогоняя остатки сна и поднимаясь с кровати, Егор ответил:
- Встаю, встаю.
Не успел подняться, как в дверях появился Владимир, в светлой чистенькой футболке, с сияющими добрыми глазами, которые говорили о том, что он пребывал в хорошем и бодром настроении. Владимир поздоровался и весело проговорил:
- Что виделось на новом месте?
- Спал как убитый, - слукавил Егор. - Может, что-то и виделось. Не помню. А дышалось легко!
- Воздух родины, он особенный. Не надышишься им, - повторил племянник слова из песни прошлых лет.
- Верю, - согласился Егор. - Во многих местах был в свое время и за границей, и на море, но лучше родного воздуха нигде не встречал. И сейчас приезжаю за этим. Побуду здесь, надышусь, словно как конденсатор подзаряжусь им, и на год хватает. Перестройка тогда шуганула меня из родных мест, - словно оправдываясь, проговорил Егор. - А так бы никуда не поехал. Невмоготу стало от этих реформаторов, которые рушили все подряд, включая и то, что было сделано моими руками. Столько ворья и жуликов в то время появилось под видами собственников. Поруководят бывшими совхозами года два-три, набьют карманы и другому передадут. Работали по системе, отлаженной верхней властью. Вот и попробуй такому вору стукнуть по рукам? Не стукнешь. Выходит, не за что. Все по закону делает. По таким законам тогда мой друг Миша Сироткин погиб.
- Кто такой? - поднял Владимир глаза на Егора.
- Мой лучший друг. Теперь уже бывший. С кем в то время я мог соперничать, так это с Мишей, директором овощеводческого хозяйства. Хватким был. По производственным показателям в области мы с ним как бы на одном уровне находились. Первое место и переходящее знамя из рук в руки передавали. Другим не доставалось. Поэтому нас неоднократно награждали то Почетными грамотами, то медалями. Позже орденами: Трудового Красного Знамени. Не зря. Заслуженно, потому как о своих рабочих проявляли заботу. Многие ездили по путевкам на море. Покупали машины. Строили дома. Казалось бы, благосостояние селян и дальше будет продолжаться. А видишь, как вышло? - вздохнул тяжело Егор. - Как все повернулось? Появились новые профессии: коммерсант, посредник, киллер, криминальные авторитеты.
Чтобы выжить в этих условиях - с ними тоже надо было считаться. Идти на определенные сделки. Сироткин не пошел, за что и поплатился. Приехали, прямо у дома убили, - с грустью закончил Егор.
После услышанного веселье с лица Владимира исчезло. Он проговорил:
- Да. Грустная история. Жалко мужика.
Какое-то время оба помолчали. Потом Егор спросил:
- В селе-то что-то изменилось по сравнению с прошлыми годами?
Племянник ухмыльнулся:
- Изменилось. Твою заправку с землей сровняли. Цистерны выкопали, в гараж перевезли. Туда же конторских работников переселили под видом экономического прогресса.
- Это же огнеопасно, - выкрикнул Егор.
- Кому нужна твоя опасность, если все упирается в рубль, - хладнокровно ответил племянник.
Новость о заправке встревожила. В свое время она была построена по всем нормативам пожарной безопасности. В районе считалась одной из лучших. Цистерны по периметру были глубоко вкопаны в землю. Вся территория вокруг обсажена кленами, которые за какое-то время вымахали до десятиметровой высоты. А какой порядок соблюдался - не высказать! Словно детская площадка и только! Заходи и играй! Ухаживали за всем этим хозяйством Каренгин Борис и его жена Александра, которые многие годы отдали этому делу. Горько стало Егору от услышанного. - «В те годы, - подумал он, - за это не только с должности сняли бы, но и под суд отдали».
- А что в конторе разместили? - спросил Егор. - Не пустует же?
Спросил неслучайно. Чтобы она вписывалась в определенный аппартамент центра, в который входили вновь построенная школа, утопающая в зелени голубых елочек, двухэтажное здание сельсовета, Дом культуры и красивое здание детского садика с раскрашенными песочницами и другими деревянными сооружениями, которые были необходимы для игр детей. С учетом этой красоты было построено и двухэтажное здание конторы. Все вместе взятое и придавало селу культурный облик.
- В конторе? - с хитринкой в глазах проговорил Владимир, думая, как лучше объяснить. - Давай так поступим. Я тебя провезу по селу, и ты сам увидишь. Кроме конторы, подъедем и к двенадцатиквартирному дому, который одним из последних ты построил в березовой роще, рядом с таким же. Помнишь?
- Как ни помнить? - По планировке был лучшим в совхозе. На взгорке стоял с таким же рядом. Березами окружены. Словно не дома, а профилактории, - настороженно проговорил Егор, чувствуя, что в своем разговоре Владимир чего-то не договаривает. Но спрашивать его об этом не стал.
- Умывайся и за стол, Клавдия приглашает.
- Чем думаешь сегодня заняться? - спросил Егор.
- День по минутам расписан, - произнес племянник, заранее зная просьбу дяди, продолжил: - После застолья на кладбище отвезу. Обратно скажешь, во сколько подъехать.
В отношении кладбища Владимир не зря затеял разговор. Он знал, что в каждый приезд первым делом Егор стремился побывать на могилах родителей. Стало быть, деда и бабы Владимира. Как бы Владимир с Клавдией не ухаживали за ними, но, когда приезжал Егор, он наводил там такой порядок, что опавшего листочка с клена не найдешь. Все аккуратно делал. Покупал краску и обновлял оградку в голубой цвет под стать весеннему небу. Золоченой краской расписывал буквы под фотографиями. Краска почему-то долго не выдерживала солнечного напора, поэтому ее приходилось периодически обновлять.
Раньше Егор боялся покойников. Избегал всевозможных похорон. Видя такое дело, будучи в преклонном возрасте, мать как бы подготавливала его заранее к своему смертному часу. Однажды как-то сказала: «Не надо, Егор, мертвых бояться. Они уже ничего не сделают худого. Бояться надо живых. Если что-то случится со мной или отцом - не переживай. Мы на своем веку пожили. Много чего повидали. И доброго, и плохого. А тебе еще жить да жить. Береги себя. Не растрачивай жизнь попусту».
После обеда Владимир нашел время привезти Егора к кладбищу. Кладбище находилось на пригорке, или, как говорили селяне, на веселом месте, потому что весь день оно было освещено солнцем, отчего смотрелось светлым и просторным.
Несколько лет назад глава сельской администрации выбил в районе деньги для его ограждения. Теперь кладбище полностью по периметру было обнесено сеткой-рабицей. Калитку тоже отремонтировали. А также заново сделали высокие ворота с красивой кованой росписью. Словно это были не ворота, а парадный подъезд в райскую жизнь, который придавал кладбищу какую-то легкость.
Через ворота кладбище принимало тех, кто менял свою земную жизнь на мир иной. Родственники усопших проходили через калитку, как и ворота, расписанную в узоры. У ворот селяне собирались в ожидании покойника, которого вот-вот должны были подвезти. В последнее время это часто случалось, то кого-то убьют, то утопят по пьянке, а некоторые сами от старости умирали.
После похорон тоже задерживались здесь, прежде чем пойти домой или на поминки. Собирались и обговаривали многие вопросы мирской жизни.
- Во сколько подъехать? - спросил Владимир у родственника, выходившего из «Жигулей».
Щурясь от солнца, Егор посмотрел на ясное небо, после чего проговорил:
- Не приезжай. Погода хорошая. Пешочком пройдусь. А то на машине промчишься и не почувствуешь тепло родной земли.
- Как хочешь, - согласился Владимир, поддал «Жигулям» газку и скоро скрылся за сосновым лесочком, подходившим к кладбищу.
У калитки Егор остановился, чувствуя, как все тело охватило невесть откуда взявшимся ознобом. Такое с ним часто случалось, когда он появлялся на кладбище.
Он перекрестился, после чего поклонился, отдавая дань уважения тем, кто покоился по ту сторону ограждения, после чего открыл калитку и вошел в нее.
Он не сразу пошел по тропинке между оградок к могилам родителей, а выпрямился и как бы с определенной высоты окинул взглядом все кладбище, словно определяя - все ли здесь в порядке. Его взору ровными рядами предстали серые памятники и покрашенные в черный цвет металлические узорчатые кресты.
В какой-то миг Егору почудилось, что кресты, словно ожили и зашевелились, стали протягивать ему руки, слегка помахивая ими, как бы приглашали его в свои объятия. Егору стало не по себе. По телу снова прошел озноб. «Отвяжитесь, - проговорил он громко, словно отгонял их от себя. - Рано мне еще идти под вашу опеку».
Оказавшись у оградки, в которой возвышались два холмика и два памятника с фотографиями отца и матери, Егор так же молча поклонился им и медленно, чтобы они его лучше услышали, произнес: «Здравствуйте, тятя и мама! Вы у нас были очень хорошими людьми. Я вас всегда помню!» Их взгляды на фотографиях после этого, словно посветлели, тем самым как бы дали ему знать, что они видят его и слышат.
Егор прошелся вдоль оградки туда-сюда, определяя, в какое место положить дерн, чтобы немного поправить могильные холмики, когда еще придет сюда.
Во время перемещения он определил, что взгляд матери постоянно преследует его. Словно ходит за ним, что нельзя было сказать о взгляде отца, который с приподнятой головой смотрел прямо. В одну точку. Выше головы Егора.
Мать Егор сфотографировал еще в школьные годы простеньким фотоаппаратом «Смена». Он тогда удивился, что таким фотоаппаратом можно сделать такой замечательный снимок! Яркий и четкий! Он стал вспоминать, кто бы мог в то время сфотографировать отца, и пришел к тому, что это, скорее всего, дело рук Владимира Антонова, единственного в то время фотографа на все село.
Бывая на кладбище, Егор постоянно убеждался в том, что здесь всегда думается и воспринимается все по-другому. Намного глубже и серьезнее. Мысли сами собой подводят к вопросу - ради чего человек живет? Прожил? Ведь у каждого покоившегося здесь была своя жизнь. Своя судьба. Своя история.
На долю родителей выпали нелегкие годы. Отец, как и многие в то время, был репрессирован по линии НКВД за связь с Японией, о которой он не слышал, которую не видел и не знал, в какой стороне она находится. Многих тогда обвиняли за это. Правда, этого можно было избежать. Накануне вечером пришла родственница, которая работала в сельсовете, и предупредила:
- Павел! Уйди из дома. Спрячься где-нибудь до утра. Сегодня ночью будут аресты.
Отец подумал и не стал скрываться. Решил, что его не за что. Так в ту ночь он оказался среди двадцати «счастливчиков» из родного села. Сначала была Дудинка, потом Норильск.
Матери в то время без отца, с пятью ребятишками на руках тоже нелегко было. Обратится к председателю колхоза за какой-либо помощью, а он в ответ:
- Тебе не положено.
- Выходит, что другим положено, а мне нет?
- Тебе нет, - отрубит тот коротко. - Не забывай о том, что ты жена врага народа.
Так и жила. Умоется слезами и пойдет домой, хоть и работала в поле наравне со всеми, а может быть, больше, чем кто-то, вдохновленная лозунгом «Все для фронта! Все для победы!» И выходило - кому-то за работу доброе слово от власти или отрез на юбку, а ей: «Тебе не положено. Ты жена врага народа». В то время Егор был маленьким, но повзрослев стал понимать несправедливость того времени.
Не лучшим оно было и тогда, когда отец пришел с Севера. Кто выжил в подобных лагерях, они еще долго оставались «врагами народа» не только у власти, но и у таких же селян.
Егор хорошо помнит, как в селе было два фронтовика, которые гнули из себя некоронованных королей, Алексей Чигунов и Егор Шувалов. Первый до фронта не доехал, эшелон попал под бомбежку немецкой авиации. Получил ранение в ногу. После чего на деревяшке стал ходить. Второй прослужил год на Дальнем Востоке, оберегая землю от японских самураев.
Однажды после работы на зерноскладе они нагребли по сумке зерна, а Егора, который в то время еще был мальчишкой, предупредили: «Мы свое берем, а ты не смей. Тебе нельзя. Ты сын врага народа». А у Егора и без этого даже в мыслях не было брать.
Отец тоже незаслуженно терпел от них много. Как что, они тут как тут. Подопьют и начинают куражиться: «Не забывай, откуда пришел».
Не только отец, но и многие тогда, кто оттянул лямку за «связь с Японией», натерпелись от подобных Чигуновых и Шуваловых, пока не были реабилитированы. Те годы часто почему-то с особой горечью вспоминались Егору.
Потом, когда в стране вроде бы все наладилось и цены в магазинах с каждым годом стали падать, и жизнь народа улучшилась - вот тебе на. Непонятное слово «перестройка» - все перечеркнула. Все, словно после большой бомбежки, полетело куда-то под откос вверх тормашками.
Егор дальше пошел по ряду и случайно оказался у одного могильного холмика с одним памятником, но с двумя фотографиями на нем. По фотографиям и надписям он сразу узнал бывших соседей, Антонину и Александра Колесниченко. Они были старше Егора. Но Егор их хорошо помнил. У них тоже была своя жизнь. Своя история. Изменяла красавица Тоня своему мужу или нет Егору неизвестно. Но то, что на почве ревности он ее часто гонял по двору - это не забыл.
Дядя Саша работал токарем в машиннотракторной мастерской, поэтому от него постоянно пахло машинным маслом.
Однажды сосед подпил, сел на свой старенький мотоцикл и на почве ревности крикнул жене: «Антонина! Я сейчас брошусь с берега». Тоня как занималась во дворе своими делами, так и продолжила заниматься.
Егор в это время находился в своем дворе и все видел. Он представил высоту берега, где далеко, внизу, виднелась река и ему сделалось страшно, с какой высоты предстояло лететь дяде Саше, жалко Егору стало соседа, но еще жальче мотоцикл, на котором сосед иногда давал кататься Егору. Егор кинулся вслед, закричал: «Дядя Саша! Дядя Саша! Не надо!» Но не успел он сделать и десяти шагов, как увидел, что мотоцикл у дяди Саши заглох. Как он ни пытался его завести, но не смог. Поэтому и остался жив, подумал тогда Егор. «Смерть нас всех успокоит. Смерть нас всех примирит», - пришли Егору на ум слова из давней песни. Примирила она и дядю Сашу с тетей Тоней, которые как бы ни ссорились, а в землю вместе легли», - сделал он вывод.
Не заметил того, как вдруг оказался у могилы своего бывшего парторга, фронтовика Крюкова Ивана.
С орденами и медалями Иван смотрел на Егора чуть прищуренными глазами, словно как и тогда продолжал возмущаться плодами ельцинских реформ: «Скажи, Егор! За что я проливал кровь на войне? За что двадцать миллионов человек положили на полях сражений? Ради чего выиграли Победу в такой страшной войне? Выходит, ради того, чтобы сегодня отдельная кучка хапуг жировала за счет населения страны, делая его нищим и обездоленным?»
«Да, Иван, - подумал Егор о своем парторге. - В жизни ты был сильным человеком. Войну прошел. Послевоенную разруху поднимал, а перестройку не выдержал. Нервы сдали». По натуре Крюков был ранимым человеком. Когда узнал, что новая власть в считанные дни их совхоз-миллионер сделала банкротом, взял ружье и застрелился.
Егор направился дальше по ряду в надежде узнать, кто где из знакомых похоронен, и сам того не заметил, как малиновый солнечный диск опустился почти к самой земле. Небо начало заволакивать тучами. Запахло грозой, и он поспешил к себе в жилье на курьих ножках.
От посещения могил родителей Егор постоянно чувствовал какую-то легкость, вероятно, от духовной связи с ними, той связи, которая постоянно присутствует в родственных душах.
В эту ночь Егору приснился сон - будто бы дядя Саша Колесниченко дал ему мотоцикл, на котором он долго-долго катался по берегу реки, которая среди берез и зарослей тальника, поблескивая своей чешуей, юркой змейкой убегала вдаль, в сторону больших морей и океанов.
IV
- Попроведать пришел, - зайдя в будку и присев на край кровати, произнес Владимир.
- Проведуй, - одобрил Егор появление племянника. - С вечера небо так нахмурилось, думал, гроза разыграется, а за ночь ветром тучи разогнало, словно и не было ничего, - как бы пожаловался Егор на причуды природы.
Чтобы поддержать разговор Владимир ответил:
- За последние годы климат резко поменялся. Утром - одна погода, а что будет в обед трудно угадать, - меняя тему продолжил: - Думаю, пока Клавдия накрывает на стол, загляну к тебе. Как ночевалось?
- Хорошо. Правда, приснился сон - всю ночь на мотоцикле катался, - засмеялся Егор. - К чему бы?
- Езда всегда к дороге снится.
- К какой дороге, если я только что приехал? - не согласился Егор с доводами племянника.
- При чем здесь приехал или уехал, - отстаивал Владимир свою точку зрения. - Знаешь же, что у нас по плану сегодня прогулка по селу, вроде экскурсии. Стало быть, впереди длинная дорога. Вот и весь секрет твоего сна.
Племянник был прав. Село было растянутым. Если из одного конца проехать на другой - несколько километров накрутишь. Это по прямой, а если заехать в тот или иной переулок, и вовсе удвоится или утроится.
Село образовывалось по частям. Его срединой считалось старейшее село Красноталовка. В честь кого или чего оно получило такое название - неизвестно. Или в честь речки Красноталки, вдоль которой оно раскинулось, или первоселенца Красноталова, который когда-то первым, еще до Столыпинских реформ ступил на эту землю? Неизвестно. Разговоров по этому поводу много, а тех людей, которые могли что-то вспомнить - давно нет. Правдивые бумаги в районном архиве не сохранились. Вот и попробуй узнай - откуда?
После войны село приросло небольшим поселком, отделяющим друг от друга говорливым ручьем. Поселок назвали кратко МТС, потому что на его территории построили машинно-тракторную станцию. По тем временам большую. Кто работал в МТС, настроили свои дома, недалеко от работы. К этим домам стали прибавляться другие и таким образом поселок разросся.
Другая часть села во время освоения залежных земель прибавилась целинным совхозом. Позже местные жители назвали его Центральной усадьбой. Первоначальным жильем у целинников были палатки, вагончики и четырехквартирные финские домики. Освоив залежные земли, часть первоцелинников уехали в свои края, а те, кто остался, для них построили добротное кирпичное жилье, среди которого были и двухэтажные дома с центральным отоплением. Длинным было село. Не сразу пешком обойдешь. Школьников на Центральную усадьбу автобусом возили. Поэтому-то, чтобы Егору ноги не бить, Владимир и пообещал ему на машине устроить экскурсию, чтобы он смог со стороны свежим взглядом посмотреть на свою родину, на которой Егор три года не был. Посмотреть на те творения, которые были построены за годы его руководства. А точнее, в каком состоянии они сегодня находятся.
После завтрака Егор засобирался, думая о том - надеть пиджак с наградами или нет? К наградам он относился с уважением. Видя его нерешительность, Владимир подбодрил:
- Не стесняйся! Ты их заслужил! - и в веселой форме добавил: - Медали за войну и труд из одного металла льют!
- У меня, кроме медалей, еще и орден есть, - указал он на правую сторону пиджака. - Все награды здесь, в своем селе заработал, - произнес он с гордостью.
Ему сегодня захотелось в полном обличии показаться землякам. Пусть даже если кто-то и не узнает его, но слышал о нем, обратят внимание, возьмут в пример и сделают вывод - как надо работать на этой земле, не только ради своего блага, но и на благо других.
Он осознавал, что у большинства, особенно у молодежи, другие взгляды на этот счет. Другие ценности. Другое отношение к орденам и медалям, а поэтому пиджак с наградами он, скорее всего, решил надеть для удовлетворения самого себя, своей совести, перед самим собой.
- Тише гони, - попросил Егор Владимира, когда они отъехали от дома.
- Боишься медали звон поднимут, - засмеялся Владимир, показывая ровный ряд крепких зубов.
- Дело не в медалях. Хочу получше увидеть, какими делами и заботами живет моя деревня.
- Увидишь, дядя Егор! Увидишь, - с каким-то лукавством проговорил Владимир. - На животноводческий комплекс и в цех переработки не повезу. Что от них осталось - в прошлый раз видел.
- Насмотрелся, лучше некуда, - тяжело проговорил Егор. - Так нагляделся, не рад, что поехал.
Владимир выскочил на главную асфальтированную дорогу. Потом по просьбе Егора свернул на одну из улиц, где сбавил ход машине, которая, словно мяч, запрыгала на неровностях. Того и гляди, поддоном о землю стукнется. Выйдет из строя, а в деревне без машины как без рук. Случись что - баллон с газом со склада привезти не на чем. Да мало ли куда надо съездить? Поэтому машина в деревне необходимость. Без нее никуда.
Подпрыгивая на сиденье, Егор возмутился:
- Что дорогу некому поправить. Ждете, когда президент приедет и сделает? Делов-то всего-ничего. Туда и обратно грейдер пустить и катайся без проблем.
- Где его взять грейдер-то?
- Как где? Был же? Я в свою бытность покупал. Если за ним следить, лет на сто хватит. Он работает раза три в год. Износ-то невеликий. Особого ухода не требует. Вся премудрость - два колеса и лопата.
- Эту премудрость новый хозяин хотел сдать на металлолом. Но один фермер себе забрал. Пообещал восстановить. Второй год восстанавливает.
Пока ехали на Берег Любви переулками, Егор неотрывно смотрел по сторонам, словно пытался узнать село, но с трудом узнавал. То ли грани памяти износились до такой степени. То ли дело совсем в другом. Ехал сюда всегда с радостью. А когда приезжал - радость от увиденного улетучивалась. Отчего? Егор и сам не знал.
- Усадьба знакомая, а кто здесь жил - не припоминаю, - указал Егор на заросшее лебедой подворье с закрытыми ставнями в доме.
- Рыковы, - напомнил Владимир.
- Они вроде бы немного подальше жили?
- Нет, тут.
- Помню Рыковых, - подтвердил Егор. - Он в МТС работал. Стоял на расточке валов. Его жена в полеводческой бригаде. Они еще в мою бытность уехали к дочери в город.
- Они уехали, а дом дачникам продали. Дачники другим. А другие по сей день не могут продать. Так и остался заброшенным, - пояснил Владимир. - Таких домов полдеревни. Не только таких, но и намного лучше. Заходи и живи.
В искренности слов Владимира Егор убедился. Пока ехали, он насчитал больше десятка таких домов, которые по нескольку лет стояли в угрюмом одиночестве. Стояли в ожидании новых хозяев. А их все не было и не было...
V
Берег Любви! Это то место за селом, откуда с высокого берега открываются родные просторы! Под кручей течет говорливая, с песчаным дном река. Зимой, скованная льдом и укрытая сверху снежным покрывалом, она ровной лентой убегает к подножию дальних сопок, которые в ясную погоду искрятся ярким изумрудом.
Летом она утопает в зелени боярки, крушины, калины, да все и не перечислишь, что растет по ее берегам. Весной от распустившейся черемухи она наряжается в белый наряд, словно невеста в фату. В это
время ее терпкий запах не только разносится по всей реке, но доходит и до самых окраинных домов.
Егор хорошо помнит, как в это время молодежь по вечерам устремлялась сюда на деревянную танцплощадку, на которой играл духовой оркестр. Музыкантами оркестра являлись местные парни из числа шоферов, комбайнеров, животноводов. Стремилась в то время сельская молодежь к какому-то познанию. Одни тянулись к музыке, другие - к футболу.
Танцплощадку построили не на голом берегу, а немного с отступом от него, в березовой окоемке, с тем расчетом, чтобы сразу после танцев молодежь парочками могла расходиться по березовому лесочку и долго-долго бродить по нему, обсуждая вопросы любовной жизни.
Те, кому хотелось большего простора, шли ближе к крутому обрыву и любовались яркими звездами на высоком небе. Луной, которая на какое-то время опускалась в воду и купалась в тихой речной заводи. Ну и, конечно же, не жалея сил, целовались на этом берегу. Поцелуи здесь были настолько крепкими, что некоторые девушки еще на другой день ходили с распухшими губами. Не зря этот берег прозвали Берегом Любви. По-другому его и не назовешь.
На берегу справляли праздники: то День молодежи, то День животновода, то День окончания посевной. На эти праздники из близлежащих сел приезжали автолавки. А в просторных палатках продавцы местных магазинов раскладывали свой товар. Бойкая торговля шла лимонадом, мороженым, пирожками и булочками. Здесь же, на берегу, выступала местная художественная самодеятельность. А на стадионе, который тоже был рядом, команды местных футболистов разыгрывали кубок на приз героя-фронтовика Матвея Токарева. Весело было по вечерам на берегу.
На этот берег во время свадьбы молодые убегали незаметно от гостей. Гости знали, где находятся молодожены, но мер не принимали, потому что свадьба в это время была в разгаре и присутствие молодоженов на ней было необязательно.
Берег Любви по давней традиции посещали и те, кто когда-то покинул родные места. А поэтому Егор тоже сегодня решил побывать здесь.
- Ну как, надышался свежим воздухом? - посматривая на часы, спросил Владимир родственника.
Егор в это время из-под руки смотрел за реку, на горы, на их вершины, которые неглубокими очертаниями сходились с белесым, словно выцветшим за лето небом. Солнце перевалило на вторую половину дня. Время шло. «Вечером у Владимира дел со скотиной невпроворот, вот и затеял он разговор о свежем воздухе, - подумал Егор, - а значит, дал понять, что пора ехать». И не ошибся, так как Владимир повторно посмотрел на часы.
- Куда сейчас-то повезешь? - спросил он племянника, давая понять, что готов к отъезду.
- Покажу дом как последнее творение, которое было построено одним из последних еще при тебе. Вернее, не дом, а то, что от него осталось. Это рядом, за березняком.
- Я человек подневольный. Куда повезешь, туда и поеду, - засмеялся Егор. Но смех он скоро погасил, понимая, что за словами Владимира кроется, что-то недоброе. Загадочное.
По лесной дороге, укрытой толстым слоем позолоченных листьев, они выехали из березовой рощи и скоро их взору предстал двухэтажный дом из красного кирпича без окон и без дверей. Дверных и оконных косяков тоже не было. Шифер на крыше наполовину был снят. Кое-где сбоку от дома, со стороны фасада, еще сохранилось несколько сараев, в которых жильцы когда-то держали скотину. Сараи тоже были наполовину разобраны.
От увиденного Егор тяжело вздохнул и молча подошел к одному из подъездов. Поозирался по сторонам, поднял голову, тем самым как бы удостоверился в том, что сверху ничего не упадет, лишь после этого по обломкам досок зашел внутрь. Потом дальше, в одну из комнат без пола когда-то существовавшей квартиры, и тихо спросил:
- Не помню, кто здесь жил?
- Сидорчуки. Он работал скотником, а его жена дояркой.
- Да. Эти квартиры тогда в новом доме давали лучшим передовикам производства. Где они сейчас- то? - поинтересовался Егор.
- Как и многие в город перебрались поближе к детям. Купили небольшой домик, занимаются внуками и правнуками.
Егор хотел подняться на второй этаж, но увидел, что там на лестнице нет поручней, раздумал. Тогда он, указывая глазами вверх на пустые глазницы двери, высказал свое предположение:
- По-моему, там жила Анастасия Степановна Гурова?
- Да, - подтвердил Владимир и добавил: - Последняя из Могикан. До конца держалась. Не хотела уезжать. Какое-то время после того, когда жители дома побросали квартиры и разъехались кто куда, Гурова и Сидорчуки на весь дом одни остались. Их в селе так и окрестили «новые русские». На каждого по шесть квартир досталось. Не в каждой стране так роскошно живут. Олигархи и только! Когда Сидорчуки уехали, Анастасия и вовсе одна осталась. И не боялась, ведь? - продолжил говорить Владимир о Гуровой. - Одной жить на отшибе? Тем более в таких «хоромах» - рискованно. Придут за рубль грохнут и поминай как звали?
- В наше время все может быть, - согласился Егор с доводами Владимира. И как бы в оправдание продолжил: - Видать, глубже всех из нас пустила корни в родную землю. Не так-то просто их обратно вырвать. Вот и она не могла.
Гурову Егор хорошо знал. Как не знать, если она тоже была уроженкой села, только лет на пятнадцать старше его. Работала учительницей. Таких людей на селе называли старожилами, потому как их корневая система вместе с селом далеко-далеко уходила в глубь истории, о которой никому неведано знать.
Еще до того, когда Гурова осталась одна на весь дом, дочь приезжала к ней в гости и постоянно уговаривала:
- Мама! Мне от людей стыдно. Живешь в глуши как безродная. Переезжай ко мне.
Мать наберется терпения, выслушает дочь и ответит:
- Что я у тебя в городе буду делать? Сама томишься в клетке на девятом этаже и меня хочешь в нее загнать? Непривыкшая я к городской жизни. Где родилась, там и помирать буду.
На этом разговор заканчивался. Чтобы его продолжить, в один из приездов дочь встретилась с главой администрации села Абдуловым, чтобы он обманным путем помог ей с переселением матери.
Глава администрации, как и многие селяне, в свое время тоже учился у Гуровой. Выслушав просьбу, он заверил:
- Лидия Григорьевна! Помогу.
Дочь хотела изложить план, как ему действовать, но он прервал ее:
- Сделаем, как в лучших домах Парижа!
И сделал. Как-то зашел к Гуровой. Поздоровался и с грустью произнес:
- Анастасия Степановна! Недобрую весть я вам принес. Теплосеть и водопровод, которые от котельной подходят к вашему дому изношены до предела. Ремонту не подлежат. В администрации на их замену денег нет. Подобные работы по новому закону сейчас производятся за счет жильцов. Кроме всего, коммунальные услуги вам придется платить не за одну квартиру, а полностью за дом.
- Ты где же такие законы раскопал? - возмутилась Анастасия Степановна.
- Не я их придумал, - как бы оправдываясь, проговорил Абдулов. - Сверху пришли, - указал он на потолок. - Как-нибудь зайдите в администрацию, я вас познакомлю с ними.
Гурова поверила. Никуда не пошла. Прикинула, что к чему, и поняла, что на свою пенсию такие расходы она не потянет. Согласилась на городскую жизнь.
Позже, когда узнала, что весь спектакль с переездом разыграла дочь, не раз ей высказывала:
- Лида! Ты почему так обошлась со мной? Креста на тебе нет. С родной землей разлучила.
- Я тебя, что, на улицу выбросила, - оправдывалась дочь. - Поела и на бок. Чтобы ум не засох, сиди и кроссворды разгадывай.
- Лучше бы выбросила. От такой жизни пролежни появятся.
Тяжело было Гуровой первое время в городе. Не знала, куда себя девать. Потом привыкла. Нашла дело - возле дома, рядом с подъездом вскопала землю. Разбила ее для клумб. Посадила цветы, стала за ними ухаживать. Это занятие ей понравилось. Оно чем-то напоминало работу по уходу за грядками в деревне.
В таком же разграбленном состоянии Егор увидел соседний дом и контору, которая когда-то украшала центральную часть села. Это было когда-то.
VI
Через день, ближе к обеду, сменившись с дежурства Владимир отвез Егора к Осинцеву Андрею. Андрей был на год моложе Егора, но дружбу они водили с давних лет. Вместе купались. Вместе рыбачили.
В прошлые приезды Егор на другой день посещал Осинцевых. Посидят за столом. Выпьют по нескольку грамм водки. Егор расспросит о жизни, о семье, о детях. И был доволен тем, что во всех подробностях узнавал от Осинцева о друзьях и товарищах, которых с каждым годом становилось все меньше и меньше. Кто-то из них уходил в мир иной. Кто-то от безысходности уезжал к детям. Правда, некоторых по их просьбам, когда наступал смертный час, привозили хоронить на местное кладбище, тем самым они как бы не хотели терять связь с родной землей.
Анна, жена Андрея, была приветливой женщиной. К Егору относилась с уважением, а поэтому Егор чувствовал себя у них легко и свободно.
В этот приезд он не спешил к ним. Потянул время, понимая, что сейчас им было не до него. Перед тем, как поехать в деревню, из телефонного разговора с Владимиром Егор узнал, что совсем недавно Андрей с Анной похоронили младшего сына, который работал где-то на Севере. И о том, что немного раньше, там же на Севере, при неизвестных обстоятельствах погибла жена сына. Теперь на руках у Андрея с Анной остались двое сирот, внук и внучка. Не до гостей им было.
Егор не знал, как поступить? Поколебался, поколебался и решил, что навестить их надо. Может быть, утешить разговором. Или добрым словом унять накопившуюся боль в их душах. Он понимал, что доброе слово иногда помогает лучше всякого лекарства.
Андрей сидел на крашеной ступеньке высокого крыльца и плоскогубцами протягивал спицы на велосипедном колесе. Он был так увлечен работой, что не сразу заметил гостей. А когда увидел, обрадовался. Откладывая в сторону колесо с инструментом, проговорил:
- Сколько лет, сколько зим, братка, не виделись! Забывать стал нас. - Как бы извиняясь за свое занятие, - продолжил: - Восьмерку внуку на колесе выравнивал. Не рассчитал, в ворота врезался.
- Я поехал? - спросил у Егора Владимир, стоявший поодаль и не принимавший участие в разговоре.
- Да, да. Вечером подскочишь. Заберешь.
- Никаких вечеров, - помотал Андрей головой. - У меня будешь ночевать. Баньку протопим. Посидим, поговорим.
Владимир уехал, а Осинцев продолжил:
- Мне передали, что ты здесь. А кто не помню. Про наше горе, думаю, знаешь. За что Бог карает - не пойму? В течение трех месяцев двое похорон, - едва сдерживая слезы, проговорил Андрей. - Ой, братка, как страшно, когда родители детей хоронят. Не дай Бог никому такого, - вытирая кулаком катившиеся по щекам слезы, Андрей продолжил: - Не заметили, как сорок дней прошло.
Егор хотел каким-то словом утешить Андрея, но в это время из дома вышла Анна, приветливо поздоровалась с Егором и обратилась к мужу:
- Хватит слезы лить. Слезами горю не поможешь. Что случилось, то случилось. Назад не вернешь.
Андрей взял себя в руки. Немного успокоился.
- Ты нам что-нибудь собери на кухне, - попросил он Анну. - Посидим немного. Виктора с Вероникой помянем. Может, сначала баньку протопить? - обратился он к Егору.
- Нет. Я у Владимира мылся.
- Ну... Хозяин - барин.
Когда Анна пошла, Андрей проговорил с укором вслед:
- Смотри, героя из себя строит. На похоронах в голос ревела. И после похорон чуть с ума не сошла. Места себе не находила. Если бы в районной больнице уколами в сознание не привели, неизвестно чтобы с ней стало?
- Может, и тебе немного подлечиться? - спросил Егор, - полегче станет?
- Мне от скотины не оторваться. Анна одна с ней не справится. Полный сарай развели. Не знаю, может, со временем немного забудется. Похожу, каким- то делом займусь, чтобы отвлечься, вроде легче становится. Потом опять ни с того ни с сего накатит - не выскажешь. А тут еще, видать, глаза на мокром месте находятся. Ты уж извини меня, братка, за это.
- Ничего, со временем пройдет.
- Ох, братка, не знаю. Так тяжело, так тяжело бывает, не знаешь куда себя деть.
Когда зашли в кухню и сели за стол, Андрей наполнил три стопки и, обращаясь к Егору и Анне, проговорил:
- Давайте помянем Виктора с Вероникой. Пусть будет им земля пухом.
Встали. Выпили молча. Закусили, после чего Анна оставила их вдвоем со словами:
- Пойду уберусь, а вы сидите.
Анна была немкой, но на немку не походила. Скорее всего, кто-то из родителей был русских кровей. Но по паспорту значилась немкой. Нашла Анну Андрею его сестра Ирина, с которой Анна в городе жила в одном общежитии хлопчато-бумажного комбината. Работали в одном цехе.
Между собой Андрей с Анной жили неплохо. Иногда, как и у многих, возникали друг к другу вопросы местного значения, но скоро угасали, и семейная жизнь катилась по прежним рельсам. За подарок, какой преподнесла ему сестра, он часто благодарил ее. Особенно когда выпивал:
- Ирина! Спасибо тебе за Анну.
- Хоть бы раз в трезвом виде сказал спасибо, - усмехалась Ирина.
- В трезвом не могу, смелости не хватает, - признавался Андрей.
- Это надо же такой поступок совершить, - смеялась Анна. - А мне бы от этого приятно было.
- Дело ни в этом, - твердил Андрей.
- А в чем? - настораживалась Анна.
- В том, скажу по секрету, что жена не должна знать о любви мужа к ней. Узнает, на шею сядет и ноги свесит.
Все в семье Осинцевых складывалось хорошо, если бы не горе, которое словно из-за угла вывернуло.
- Зачем Виктор на Север-то поехал? - спросил Егор. Можно же было в городе работу найти?
- От безысходности, - проговорил Андрей. - В городе тоже никто никому не нужен, если все производства стоят. Работал у одного фермера, получал крохи. Что за жизнь с такими деньгами, когда на шее двое детей. Правда, мы с Анной помогали. Отщипывали от своих пенсий. Да разве это помощь. Так себе. Первым туда старшой с другом уехал. Устроились в тундре на газоразработку. В шестидесятиградусный мороз работа адская. Но более-менее платят. Деньги на квартиру собирают, чтобы в городе, поближе к нам купить. Виктор тоже так хотел. Не прошло и месяца, как Веронику там мертвой нашли. Причину смерти так и не выявили. Привез Виктор свою любимую женушку. Похоронили здесь.
А после старшой привез прах Виктора в урне. Тоже при невыясненных обстоятельствах нашли убитым и обгоревшим. Нелегко там. Как рассказывал Николай, мой старший сын, контингент всякий. Хватает таких кто отсидел. Кто не сидел, так по ним тюрьма плачет. Длинный рубль не просто достается. Определенную плату требует. Вероника с Виктором жизнями расплатились.
Потом Андрей перешел на другую тему, не переставая одно связывать с другим:
- А происходит это, братка, оттого, как я мыслю, что в нашем государстве вор сидит на воре и вором погоняет. Вирус иностранный завезли в страну. От русской прямоты и порядочности мало что осталось. Людям вселили волчьи инстинкты. От чиновника до бомжа. Посмотрю программу «Человек и закон» и прихожу к тому - чем выше чиновник, тем длиннее у него руки и зубы. Чем выше такой деятель, тем ненасытней его аппетит. Жирует власть, ох как жирует. Некоторые воруют уже не миллионами, а миллиардами. А куда верха смотрят - не пойму? Ни сегодня- завтра Россия будет уничтожена руками чиновника- коррупционера, а по телевизору вещают: «Все хорошо, прекрасная Маркиза. Все хорошо, все хорошо». Чувствуешь себя перед этими миллиардерами, как в поганом ведре. А все оттого, как я думаю, честным трудом в нашей стране миллиарды не заработаешь.
- И что теперь? - поднял Егор глаза на Андрея, встретившись с его взглядом. - Как дальше-то думаете жить? Ведь на руках внуки остались.
- Внуки для нас с Анной сейчас главное. Мы свое, можно сказать, отжили. А у них вся жизнь впереди. Только просвета в их жизни не вижу. Или как родителей, где-то грохнут в этом беспределе. Не грохнут, на наркотики посадят, или проституткой сделают. В общем мы с Анной решили, - настороженно и тихо проговорил Андрей, словно не хотел, чтобы их кто- то мог подслушать. Но что решили, он так и не договорил, его что-то тяготило к дальнейшему разговору. После небольшой паузы он сказал: - Давай лучше по стопке выпьем. Теперь уже за встречу.
Когда выпили, Андрей собрался с духом и тихо, словно раскрывая великую тайну, продолжил:
- Ради внуков. Ради их будущего, решили уехать на постоянное место жительства в Германию. Возможность есть. Документы почти собрали. Знаешь же, что Анна у меня немка. Ее сестра несколько лет назад уехала - не обижается. Зовет. В прошлом году приезжала. Посмотрела на нашу жизнь и ужаснулась. Там простой человек, как она сказала, в социальном и моральном плане легче живет.
- M-да, - задумчиво проговорил Егор, не выслушав Андрея до конца. - На старость лет менять Родину не так-то просто. Тяжело. Об этом надо хорошо подумать. Некоторые обратно возвращаются. Некоторые в петлю лезут, взять того же Березовского. Могу еще несколько примеров привести.
- Знаем, что непросто. Думали над этим. Но ради будущего внуков на все согласны. Поживем, посмотрим, если что, обратно вернемся.
- В этом плане по сравнению со мной ты счастливым оказался, - проговорил Егор. Проговорил, скорее всего, в угоду товарищу.
- В каком? - насторожился Андрей.
- В том, что в свое время женился на немке. Сейчас это пригодилось. Я этого раньше не предусмотрел. На русской женился. Стало быть, нас с ней никто нигде не ждет. Некуда ехать. Разве что махнуть к Агафье Лыковой в Таежный Тупик? Другого выхода нет. А вообще это не решение вопроса, - как бы спохватился Егор. - Ты, я, другой убежит за границу, а кто же Россию будет возрождать? Ты думаешь наркоманы? Или толстосумы, которые скупили за границей побережья теплых морей? Нет. Им Россия чужда вместе с народом, который они ограбили и продолжают грабить, а мы, как подопытные зверушки, смотрим на это и думаем, что так и надо.
- И что предлагаешь? - насторожился Андрей.
- Предлагаю, что хватит быть наблюдателем и тыкать пальцем то на одну, то на другую власть, а брать инициативу в свои руки и что-то самому начинать делать для себя, для села, а в целом для России. Начать с малого. В первую очередь с самого себя. Ведь часто бывает забор валяется набоку, а хозяин в это время ходит по деревне, водку пьет и тычет пальцем то на правительство, то на президента. Ждет, когда они приедут и забор ему поставят. Я вчера проехал по селу. Посмотрел на полуразрушенные двухэтажные дома, которые вполне можно восстановить и сделать в них пансионат или Дом для престарелых. Затрат-то больших для этого не надо. Основа есть, а главное природа, какой в Швейцарии не сыщешь. Привести это все в порядок и пусть бабушки и дедушки живут в них беззаботной жизнью, наслаждаются благодатной природой. Ведь сегодня у нас обездоленных, бездомных стариков, которые ходят и живут на свалках, хоть пруд пруди. И не по своей воле они там оказались. Власть им в этом поспособствовала. А значит, надо заставить эту власть посмотреть на то, что она натворила. Призвать ее к совести, тогда что-то может измениться в нашей жизни.
- Так призови, - теперь уже Андрей не выдержал такого разговора. - Кто тебе не дает? Это все высокопарные слова. Языками чесать мы все можем.
- Призову, - заверил Егор. - Надолго откладывать не буду. До правительства. До президента доберусь, но от своего не отступлю.
- Здоровье подорвешь, а может быть, даже себя угробишь, так никому и ничего не докажешь, - продолжил Андрей.
- Докажу! - твердо стоял на своем Егор, подогретый или спиртным, или тем злом, которое в нем накопилось за многие годы.
На другой день Егор сходил на кладбище, поправил могилы родителей. Покрасил оградку. А еще через день неожиданно для Клавдии с Владимиром, ни сказав им ни слова о причине своего отъезда, он собрался и первым автобусом уехал домой.
эпилог
Через три года после кончины Егора, его сына Николая селяне и новоселы, только что открывшегося Дома для престарелых, для бывших тружеников района, пригласили на торжественное мероприятие по случаю открытия мемориальной доски и присвоения их заведению имя Егора.
Праздничную церемонию поручили открыть Николаю. Рослый, как и отец, с подернутыми сединой висками, он молча подошел к мемориальной доске, которая была прикреплена к стене у входа в здание, и осторожно снял с нее полотнище, после чего ему дали слово.
Он хотел рассказать о том, с какими трудностями, в больших кабинетах власти отцу пришлось столкнуться. Сколько бумаги пришлось исписать, посылая их во все инстанции, чтобы убедить определенных лиц в необходимости создания этого дома. Рассказать о том, сколько здоровья отец на это потратил. Хотел, но не смог. К горлу подкатил ком и заслонил все слова, которые он заранее подготовил.
Воспользовавшись его заминкой, митинг продолжил представитель районной, а потом и областной власти.
О чем они говорили Николай не слышал, но внимательно вслушался в слова Андрея Осинцева, с которым он накануне встречался. Встретились, поговорили обо всем основательно.
- Уважаемые селяне! - начал он, сняв кепку с большим козырьком. - Вы знаете, что совсем недавно мы с женой вернулись из Германии, куда уезжали в поисках своего счастья. Но пожили там и поняли, что счастье на стороне не найдешь. Да его и искать не надо, его нужно создавать. Трудное это дело. Не каждому по плечу. Много людей раньше времени полегло на этой земле в поисках этого счастья. В борьбе за улучшение жизни других. Я горжусь тем, что Егор Михайлович, наш селянин был одним из таких. Я завидую его сыну, у которого был такой отец, - посмотрел он одобрительно на Николая, отчего тот немного смутился. - Начатое им дело воплотилось в жизнь. Да, нелегко оно далось. Эти трудности сказались на его здоровье, поэтому он раньше времени ушел из жизни. Не зря ушел, а ради обездоленных, обиженных судьбой старушек и дедушек, которые сегодня нашли свой приют в этом прекрасном заведении, - указал он рукой на два двухэтажных дома, разукрашенных светло-зеленым сайдингом, с оцинкованной крышей, стоявшими в березовой роще. Дома и часть берез, прилегающие к ним, были обнесены кованным в узорах забором. - Смотрю я сейчас на этих старушек и дедушек и душа за них радуется.
Эту радость, а может, и счастливые дни своей жизни они получили благодаря Егору Михайловичу.
Последних слов Андрея Николай не слышал. Он в это время смотрел на позолоченный барельеф отца, освещенный ярким летним солнцем, и думал, словно разговаривая: «Вот, отец, мы снова и встретились на родной земле, по которой когда-то учились ходить. Жить, любить и ненавидеть. Учились понимать, но так и не поняли, до каких пор на ней будут продолжаться муки и страдания простого народа?»
Поддержать сайт можно через мобильный Сбербанк на номер телефона