Это было в начале лета, когда мать в дом приняла квартирантку. Нужды не было, но приезжему человеку в селе жилье найти трудно. Ни общежития, ни гостиницы. А мать у меня была жалостливой. Всех привечала, кто ни попросится. В любое время суток пустит. Обогреет, чаем напоит, постель приготовит. Никогда никого не обидит. Поэтому наш дом редко когда пустовал.
Правда, насчет двадцатилетней девушки, новой квартирантки, соседка высказала:
- Рискованная ты, Дарья. Первого попавшего принимаешь. А нет чтобы прикинуть: откуда она, что за человек? У тебя ведь парень растет, большой уже.
- Человек как человек, - ответила мать и, не слушая Колесничиху, стала подметать крыльцо.
С того дня я соседку возненавидел пуще прежнего. А Зойка? Зойка в моем воображении оставалась несравненной. С каждым днем я привязывался к ней сильнее прежнего, отчего внутри творилось что-то непонятное. Волнующее состояние души было приятным. Оно меня вдохновляло. Я чувствовал в себе избыток сил и готов был ворочать горы.
Но Зойка молчала. Никаких поводов не подавала. Что нужно - спросит и снова уйдет в себя. Будто на замок изнутри закроется. Придет с элеватора, смоет с себя бархатный налет седой пыли, переоденется в единственное платье и матери помогает по хозяйству.
Работой мать Зойку не загружала. Но когда она бралась помогать - тоже не останавливала. Квартирные мать с нее не брала. Обычно говорила:
- Заработаешь, приоденешься, тогда и рассчитаешься.
- Мне неудобно без платы жить, - говорила смущенно Зойка.
- Неудобство глаза не ест, - отвечала мать. - Раз не требую, значит, так живи.
По вечерам Зойка часто уходила к подружкам, с которыми вместе приехала из города. Жили подружки тоже на квартирах, только на другом конце села. Она уходила, а мы с Сашкой, двоюродным братишкой, садились у дома на скамейку, с нетерпением ждали ее возвращения. Сидели молча и глубоко вздыхали. Уже на землю опускалась летняя ночь, а мы все сидели и ждали Зойку. Дождавшись, приглашали к себе.
Едва Зойка присаживалась на край скамейки, как мы тотчас же менялись. Словно минутой позже на этом самом месте сидели не мы, а совсем другие. Подражая взрослым, Сашка начинал травить анекдоты с «картинками». Звонкий смех Зойки при этом то и дело разрезал ночную тишину. Перед каждой «картинкой» Зойка затыкала уши. Но делала она это, скорее всего, для вида. Потому что все смешное крылось в этих словах. В эти минуты я ненавидел Сашку. А когда его блестевшие глаза подолгу останавливались на ней, у меня вовсе холодело внутри. В эти минуты я готов был поколотить Сашку. Унизить. Раздавить.
Когда моему терпению приходил конец, я обрывал его на полуслове и показывал себя знатоком астрономии или биологии. На некоторое время он замолкал. В тонкостях этих наук он не разбирался и особо не лез в них. Когда лез - тут же получал отпор.
Сами того не замечая, мы горячо спорили. Зойка при этом успокаивала нас:
- Мальчишки! Прекратите ссориться из-за пустяков. Нашли же из-за чего.
Прекратив скандалить, мы начинали друг перед другом показывать свою силу. Хватали поочередно пудовую гирю, валявшуюся у забора, и, выжимая ее одной рукой, устраивали соревнования. Зойка при этом оказывалась на положении судьи. Сидела и весело считала: «Раз, два, три...».
Незаметно пришла осень. Наступили школьные дни последнего года учебы. Нам бы сидеть и сидеть за книжками, но было не до этого. На ум ничего не шло. Так же в присутствии Зойки надрывались гирей.
Иногда в Зойкиных глазах я улавливал иронию, тогда мне казалось, что относится она к нам с недоверием. Меня бесило это. А она обоим нам строила озорные улыбки...
Когда мы однажды остались с ней в доме одни, я не вытерпел и сказал:
- Зой! Давай поцелуемся?
От нелепого вопроса Зойка немного смутилась, покраснела и робко ответила:
- Только не сейчас. Давай потом. Когда-нибудь.
Я согласился на «потом», а сам каждый день с нетерпением ждал, когда же оно - это «потом» - настанет?
И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не племянник Колесничихи. Племянник был военным летчиком и раньше ни разу не приезжал. А тут взял и приехал попроведать тетку. Приехал и погасил озорной огонек в зеленоватом омутке Зойкиных глаз.
Не той стала Зойка. Изменилась. Перестала вечерами с нами сидеть. Чаще стала уходить к подружкам и приходить от них только утром, перед работой. Щеголеватый лейтенант-сосед тоже вечерами стал куда-то пропадать.. Недобрым предчувствием жили мы с Сашкой. Но впереди была надежда: кончится же когда-нибудь отпуск летчика. И настало время. Засобирался лейтенант в свою часть. Не один засобирался, с собой он увозил Зойку.
Провожали их всей улицей. А перед тем, как Зойке сесть в такси, она на минуту оторвалась от своего лейтенанта, подошла к нам с Сашкой и поочередно поцеловала. Но поцеловала не так, как мне хотелось. Поцеловала так, как обычно целуют детей или родственников. И, блеснув глазами, проговорила:
- До свидания, мальчишки! Пишите. Буду ждать. Вот и все. Увез лейтенант Зойку. А вместе с ней нашу радость. Душевные страсти. Частицу нашего детства.