Это твое рабочее место, Иванов, - кивнула на станок мастер участка Наталья Михайловна, круглолицая розовощекая женщина, лет на десять старше Владимира Иванова. - Смены за две у Николая Ивановича приобретешь навыки и вперед, Иванов. Времени для раскачки нет. Сам знаешь, завод только открывается. Стране продукция нужна, рабочие руки на вес золота. В третью заступишь самостоятельно.

Иванов еще не сообразил, что за станок, к которому подвела его Наталья Михайловна, как она исчезла.

Удивление Владимира заметил Николай Иванович, небольшого роста, кругленький, словно пончик, мужчина лет сорока, с черными смеющимися глазами и с такими же черными короткими усиками.

А удивляться было чему. Он не знал, что за машина перед ним, на которой ему предстояло проходить практику? По виду вроде бы несложная, но видел ее в первый раз.

Он без труда узнал бы всю технику шинного производства, которую, кроме картинок в учебниках, нигде не видел. Но откуда взялась эта непонятной формы - не представлял?

Глядя на станок - рогатулину и на полуфабрикаты покрышек, валявшихся возле него, догадался, что

он тоже относится к станкам шинного производства. Только, видать, слишком устаревший или совсем новый, а поэтому в учебник еще не успели внести?

-  Что, пресс не узнаешь? - засмеялся Николай Иванович.

«Черт побери! Это же на самом деле пресс» - пронеслось в голове Иванова знакомое слово.

Он попытался вспомнить, какую операцию на нем выполняют? А вспомнить не мог. Из головы все вылетело. А может, и не влетало? Конечно, нет. На том занятии вся группа отвлеченными вопросами донимали Нину Николаевну или, как коротко между собой ребята ее звали, Нинель. Нинель была классным руководителем. По возрасту приходилась почти ровесницей, может, года на два старше? Сначала ребята не хотели замечать разницу в годах, тем более соблюдать какую-то субординацию. Тем самым, как бы дали о себе знать, что они не мальчишки-пэтэушники, которым надо вдалбливать ум-разум, а отдельная группа из демобилизованных воинов, умеющих не только по-взрослому мыслить, но и Родину защищать. А это, дескать, поважнее всяких покрышек.

Не только Иванову, но и всем ребятам не нравилось в Нинели ее высокомерие, ее величественный взгляд, каким она окидывала их. А поэтому они хотели выбить из нее спесь классной дамы, взять ее в свои руки.

Судорцев Юра, самый боевой парень из группы, бывший танкист, как-то поговорил с ней откровенно:

-  Нина! Перестань с нами обращаться как с малолетками. Мы - не дети. Почти твои ровесники. И просим к себе другого отношения. Какая-то скидка должна нам быть. А формулы, которыми ты нас задавила, в армии надоели. Ну там не обойтись без них. А покрышки можно без формул делать.

Что тут началось после этого? Откровенный разговор еще сильнее разозлил Нинель. Ее «заштормило». Глаза позеленели. Встав из-за стола и откинув со лба светлые волосы, она постучала торцом учебника по столу и строго заявила:

-  Никому никогда никаких скидок не будет. Я вас заставлю усваивать все, что положено по программе.

Судорцева отчитала за панибратство. Вызвала к доске отвечать урок. Влепила двойку за ответ и посадила на место. Но ей этого мало показалось. На следующий день всю группу собрал директор и прочитал нотацию об этике поведения. А еще через день по докладу Нинель Судорцев был отчислен из училища за нарушение распорядка дня. После этого вся группа притихла. Стали побаиваться Нинель. Поняли: у нее власть - у них ничего. Она по-прежнему для них стала Ниной Николаевной. А вся группа для нее - Петровы, Ивановы, Сидоровы...

Но за крутизну, с какой она обошлась с Судорцевым, по возможности продолжали мстить.

В тот день, когда изучали пресс, ребята старались забросать Нину Николаевну побочными вопросами. Она была на редкость в приподнятом настроении и охотно отвечала на них.

Иванов тоже задал вопрос о капроновой нити, без которой шинному производству не обойтись. Поинтересовался, в каком месте она порвется, если к ней подвесить определенный груз: вверху, посредине или внизу?

Недолго думая, Нина Николаевна улыбнулась и ответила:

-  Нить всегда рвется там, где тонко.

«Насчет нити тогда я усвоил, - подумал Владимир, - а насчет пресса нет».

-  Узнаю. На уроке проходили, - процедил сквозь зубы Иванов и от неловкости почесал затылок.

- Не проходили, а пробегали, - поправил Николай Иванович. - Кое-что смыслю в этом. Сам был молодым. Проходить здесь будете. - И он с гордостью обвел рукой цех, который в ранний час жил гулом, грохотом и визгом, где пахло мазутом, горячей резиной, со сладковатым привкусом и еще чем-то непонятным. - Сегодня заменишь заболевшую напарницу, - сказал Николай Иванович и, взяв разлохмаченную кисть с короткой ручкой, обмакнул ее в ведро с белым раствором, ловко смазал ею внутреннюю часть будущей покрышки - показал, чем заниматься.

На другой день Иванов тоже был занят этим.

Но иногда Николай Иванович доверял ему пресс, а сам орудовал кистью.

Работа на прессе простая, и в то же время ответственная. Из кучи полуфабрикатов, которые поступали по конвейеру, надо было взять один. Повесить на «рог» пресса и рифленым валиком под давлением, пройтись по стыку протектора, после чего на месте стыка появляется: широкая рифленая дорожка. Потом полуфабрикат подготавливается к цеху вулканизации - смазывается изнутри жидким тальком и на автокаре увозится в цех вулканизации. Оттуда выходила готовая продукция.

Как и обещала мастер, на третий день она поставила Иванова к станку самостоятельно. На рабочем месте его поджидала напарница, девчушка лет девятнадцати.

-  Валя, - представилась она.

Валя была небольшого роста. В синем рабочем халате. Из-под красной косынки выглядывали короткие вьющиеся волосы. На кругленьком личике блестели карие глаза.

-  Владимир, - произнес Иванов.

-  Наталья Михайловна мне говорила о вас, - призналась она смущенно. - Я болела, как вы тут без меня справлялись?

-  Нормально, - ответил Иванов не спуская глаз с напарницы. Валя это заметила и еще больше смутилась. Владимир понял - она ему нравится!

Пока конвейер не тронулся, они успели немного поговорить. Володя узнал, что Валя окончила медицинское училище, а на завод пришла по комсомольской путевке. Да и подзаработать немного хотела. Тут Иванова будто черт дернул пошутить:

-  Знаешь, Валя, деньги - это зло.

-  Зло, когда их нет, - ответила она серьезно. - Охота немного приодеться, чтобы не выглядеть хуже других.

-  Приодеться и выйти замуж, - продолжил Иванов свое глупое шутовство.

-  Это в мои планы не входит. У меня еще и парня- то нет, - призналась она.

Ее признание Владимира несколько вдохновило. Если раньше он слышал про любовь с первого взгляда, то сейчас верил в нее, вот она перед ним. Любовь в красной косынке с вьющимися волосами!

К шуму станков прибавился лязг конвейера. Вскоре к прессу стали поступать первые заготовки. Иванов их прокатывал и успевал помогать Вале. Она отказывалась от помощи. Но он силой забирал кисть и смазывал тальком будущие покрышки.

На следующую смену Владимир принес армейский сувенир, сделанный своими руками, - скорпиона, залитого в эпоксидную смолу формочкой в виде сердца. Он дорожил сувениром как памятью о службе. Но для Вали ему его было не жалко. Сувенир - медальончик Вале понравился.

Через день они пошли в кинотеатр на «Кавказскую пленницу». Владимиру казалось, что Валя очень похожа на героиню фильма. Когда он сказал ей об этом, она смутилась и тихо произнесла:

-  Что ты? Это же Наталья Варлей! Красавица века!

-  Ну уж и красавица, - сделал Иванов безразличный вид. - Как будто лучше ее нет.

-  Конечно, нет! - восхищалась Валя актрисой. - А кто по твоему лучше? - подняла она на Владимира блестевшие в темноте глаза.

-  Ты! - признался он и застеснялся собственной откровенности.

На них зашушукали, чтобы не мешали. Валя в ответ плотнее прижалась к Володиному плечу. Он смотрел на Варлей, а думал о своей Вале. Ему захотелось называть ее своей. Такой она ему была дорогой и близкой не только в эти минуты, но и все дни с первой их встречи.

Теперь они каждый день после работы встречались на трамвайной остановке, недалеко от ее дома, ходили в кинотеатры, на танцы, в парк отдыха. А однажды у калитки Владимир ее поцеловал. Валя немножко смутилась и призналась, что она еще ни с кем не целовалась и никого не любила.

Дела на работе спорились.

Полуфабрикаты у пресса не задерживались. Сделав свое дело, Володя помогал Вале.

Хорошие отношения у них продолжались бы и дальше, если б не сборщик Борька Андреев.

Андрееву было лет тридцать. Высокого роста. На скуластом лице бегали нагловатые глаза. Как-то подойдя к Иванову в обеденный перерыв, он спросил:

-  Как дела, сборщик второго разряда?

В его усмешке была подковырка. Вроде и обидного ничего не сказал, а слышалось в голосе что-то настораживающее. Мол, ты здесь еще салага. Зеленый. Ноль без палочки.

Группу из бывших воинов создали для краткосрочного обучения. Кроме этого, все ребята из группы на заводе числились рабочими. Второй разряд сборщиков присвоили. Поэтому кроме стипендии они от завода получали зарплату с учетом, что все затраты на них в дальнейшем окупятся. Завод только открывался. Специалистов не хватало. На ребят возлагались большие надежды.

-  Не отчаивайся! - успокоил Борька. - Держи со мной контакт, не пропадешь. Месяц работы и на высший разряд сдавать будешь.

-  Сразу на высший? - не поверил Иванов.

-  Смотри, он сомневается? - возмутился Борька. - Спроси у мужиков. Они тебе скажут: «Андреев трепаться не любит». Договорились. Ты мне, я тебе. По рукам!

Борька схватил своей клешней кисть Иванова и сдавил с такой силой, что Владимир чуть от боли не вскрикнул. Он коротко объяснил, что скрывается за словами «ты мне». Потом добавил: - Завод еще строится. Денег на это отпущено уйма. Так что есть возможность подзаработать.

Профессией сборщика Иванов дорожил. Ему хотелось скорее встать к станку. А если еще на самом деле сдать на высший разряд - здорово будет! Другой заработок. Другая жизнь, а там и о свадьбе можно подумать.

С того дня он стал делать для Борьки с надеждой, что он в долгу не останется. А делов-то всего ничего. У каждого сборщика был личный номер, который из сырой резины наклеивался на каждую собранную заготовку. У Андреева был двадцать первый. Теперь из его номерков Иванов должен был выбрать двойку с коротким хвостиком и самодельным Борькиным ножом номерок изуродовать до неузнаваемости. А чтобы потеря его номерков никому в глаза не бросалась, Иванов срезал несколько других. Конечно, делал он это незаметно от Вали.

Не каждый день, но иногда по одной, две заготовки бракованных за смену у Борьки было. Брак выявлялся при вулканизации расслоением резины. Бракоделов легко находили по номеркам. Безномерные покрышки списывали. Но прежде чем их списать, контролерам здорово доставалось. Они то и дело бегали от станка к станку и просили сборщиков лучше приклеивать номерки.

Работа у Владимира с Борькой спорилась. Один гнал брак, другой помогал оставаться незамеченным.

Иногда Иванову казалось, что, Валя его подозревала в этом деле. От нее трудно было что-то скрыть. Но в то же время знал, что особых улик против него у нее не было. Единственное, что могла догадываться. Может, поэтому она Владимиру иногда говорила:

-  Зачем ты это делаешь? - кивая на покрышки.

-  Чего? - поднимал Владимир удивленные глаза.

-  Сам знаешь, чего.

-  Валечка! Тебе что-то показалось, - пытался он ее успокоить.

-  Хорошо, если показалось. - Но в ее глазах он читал тревогу.

В кино она с ним стала ходить редко, а потом и вовсе отказалась. Причину объяснила просто:

-  Что-то не хочется. Настроения нет.

У Владимира тоже пропало настроение. На душе стало тяжко и тревожно и он решил больше не мучиться. На глазах Вали отчитать Борьку за его подлость и послать ко всем чертям с его проклятым ножичком. Хотел... Но опоздал.

На другую смену вместо Вали к прессу подошла пожилая женщина Ольга Дмитриевна. Владимир понял, что дальше придется работать с ней. Он нашел мастера участка и поинтересовался:

-  А что с Валей? Почему она не вышла?

-  Валя перевелась в другой цех, - пояснила Наталья Михайловна - Разве она тебе об этом не сказала?

-  Нет.

-  Как-то странно. Я сама удивляюсь ее поведению? Ни с того ни с сего перевелась. Заработок у нее здесь неплохой был. Не пойму, в чем дело? Да! Кстати чуть не забыла, Иванов. Она сверток оставила, просила тебе передать.

Наталья Михайловна достала из стола небольшой газетный пакет и бережно передала его Владимиру.

В свертке оказался медальон, когда-то подаренный им Вале, и Борькин ножичек, который, вероятно, в прошлую смену выпал у него из кармана.

Иванов стоял с Натальей Михайловной у доски «Они позорят завод», на которой он случайно увидел карикатуру на Борьку с названием «Бракодел», отчего на душе сделалось мерзко. Чтобы как-то себя успокоить он отвернулся от доски. Но спокойствия не наступило, оттого, что он боялся показываться Вале на глаза. Он терял ее. Понимал, что он для нее больше не существует.

 

Добавить комментарий