Они друг друга увидели несколько дней назад. Он - тридцатилетний диспетчер местных воздушных авиалиний одного из аэропортов северного городка - Максим Худяков.
Она - сибирская лайка с красивым ошейником в медных бляшках. Собака сидела на снегу на задних лапах у входа в столовую и устремленно вглядывалась в лица входивших и выходивших из дверей работников аэропорта. Почему работников? - догадаться нетрудно, потому что пассажиры редко посещали столовую. Без нее обходились. Приезжали за несколько минут до рейса, в определенное время садились в АН-2 или в МИ-8 и, словно бабочки, разлетались по своим таежным деревушкам.
Но даже и тогда, когда вылеты по каким-то причинам задерживались, они в зале ожидания маленького деревянного домика доставали из сумок снедь, раскладывали
ее на газеты, расстеленные рядом с собой на широких лавках, тем и обходились. Таежный народ прижимистый. Лишнюю копейку на ветер не бросит.
От пятидесятиградусного мороза, который лютовал всю неделю, темный окрас собаки в некоторых местах покрылся инеем, словно сединой.
При приближении Худякова, она привстала, напряглась, словно узнала в нем знакомого. Но в какой-то момент, вероятно, поняла, что обозналась, успокоилась и, отведя от него напряженный взгляд, поджав хвост, села на прежнее место.
«Хозяина ждет?» - подумал Максим и исчез в пасти дверного проема вместе с клубами морозного воздуха.
В столовой тепло и уютно. Уют, скорее всего, придавали розовые шторы на трех больших окнах. Они появились летом после ремонта столовой. В это же время на голых стенах появились две картины.
На одной из них поток горной реки. На другой - всем известное полотно «Охотники на привале». Вместо дюралевых столиков, поставили деревянные под цвет красного дерева. Такого же цвета стулья.
В одном из углов в большом глиняном горшке красовался фикус. После ремонта столовая словно преобразилась в комнату психологической разгрузки.
Все было сделано и расставлено со вкусом. Но большую нагрузку, скорее всего, снимали повара вкусными обедами. Слаженный коллектив пищеблока возглавляла бессменная Мария Григорьевна. Многие ее звали тетей Машей. Она на это не обижалась.
А что обижаться, если она для многих на самом деле была тетей. Ей было за шестьдесят. В аэропортовской столовой отработала всю жизнь. Другие повара приходили и уходили, а она нет. Ее все здесь устраивало. Если бы и не устраивало, чего с места на место бегать? Куда идти? Бежать-то особо некуда, если из промышленности на весь город - один небольшой лесообрабатывающий комбинат да аэропорт. Правда, есть несколько тюрем и военный городок, но туда днем с огнем не устроишься. Многие жены офицеров без работы сидят. К тому же здесь Мария Григорьевна ко многим привыкла, к ней тоже. По комплекции она полноватая, но не толстая, какими иногда бывают повара в ее возрасте.
Голос у Марии Григорьевны певучий, красивый. К начальству обращается по имени и отчеству.
Соблюдает субординацию. Остальных зовет мальчиками. Поэтому в столовой то и дело слышно: «Кушайте, мальчики! Кушайте! Кому не хватило - подходите».
Максим снял куртку. Повесил на вешалку. Туда же приладил шапку. Пригладил расческой волосы перед зеркалом. Сполоснул руки, после чего окинул взглядом зал, громко произнес:
- Добрый день, дамы и господа!
Максим пришел в столовую в конце обеденного часа, поэтому дамы и господа почти отсутствовали, если не считать синоптика Николая Алексеевича Ярцева, пятидесятилетнего труженика аэрофлота с большим северным стажем, и Симахину Лену. Леной звали за глаза. В глаза Еленой Николаевной. К Лене относились с уважением, несмотря на ее молоденький возраст. Собой хороша, черноглазая, с гибкой стройной фигурой. О таких говорят: «Все при ней». По натуре добрая, но, когда что-то касалось работы, могла проявить упертость. А работала Елена Николаевна в аэропорту заведующей медицинским пунктом. Кроме этого, здесь же по совместительству подрабатывала дежурным врачом, у которой не только летчики, но и диспетчера проходили ежедневный медосмотр. Так что от Елены Николаевны многое, что зависело. Особенно после праздничных дней ее побаивались. Притягивала Леночка к себе сильную половину еще и тем, что была незамужней. Многие к ней набивались в женихи, но ничего у них не получалось. Не получилось и у красавца Толмачева Женьки, пилота АН-2, от которого многие девушки были без ума. Прежде чем сделать ей предложение, он несколько раз катал ее в пилотской кабине на месте второго пилота, летая, то в Байкит, то в Подкаменную Тунгуску, давая управлять самолетом, тем самым как бы пытался привлечь к себе внимание. Но старания были тщетными. Бензин зря сжег и только. Как-то после такого полета, вылезая из-за штурвала, на его предложение Лена ответила:
- Нет, Женя! Хороший ты парень, но у меня есть другой.
Сначала Женька обиделся, а когда хорошо подумал и понял, что обижаться-то не стоит. Как говорят: «Насильно мил не будешь». Лена не обманула Толмачева, так как после этого разговора ее часто стали видеть с лейтенантом-ракетчиком из военного городка.
- Проще нас называй, - поправила Мария Григорьевна Максима. - Господа там, наверху сидят, кто миллиардами ворочает, - указала она пальцем на потолок. - Мы простые смертные.
- Простым смертным в наше время легче жить, - ввязался в разговор Ярцев.
- Почему? - стоя на раздаче, спросила Мария Григорьевна.
- Безопаснее. Посмотришь телевизор и диву даешься. То одного миллиардера грохнут, то другого. А некоторые от богатства рассудок теряют. Начинают вешаться.
Поставив поднос с обедом на стол, за которым сидели Ярцев с Леной, Худяков вспомнил о собаке и спросил:
- Чей пес у входа мерзнет?
Ярцев пожал плечами, давая понять, что он ни к каким собакам не причастен. О Лене Худяков знает - она относится к дамам без собачек.
В разговор ввязалась Мария Григорьевна:
- А что тебя вдруг собаки заинтересовали?
- Да, как-то жалко. Сидит на морозе, кого-то ждет?
- Она уже несколько дней ждет, - продолжила Мария Григорьевна. - По территории аэропорта бегает, кого-то ищет. Видать, хозяина потеряла или в самолет не взяли? Пробовала кашей кормить, немного поела и отошла.
После разговора о собаке, Худяков поинтересовался у Ярцева:
- Алексеевич! Когда тепло дашь?
- Тепло дам, северные отменят, - пошутил Ярцев. - Верно говорю, Елена Николаевна? - посмотрел он на Симахину. - Вам не угодишь, то жарко, то холодно.
- Не знаю, - уклонилась та от ответа.
- Нез-на-ю, - протянул Ярцев. - А я знаю. Одеваться надо теплее, тогда и холод нипочем. Скажу про себя - надену шубу с унтами и жаром исхожу в мороз.
Синоптик был прав. Без теплой одежды и теплой обуви на Севере делать нечего. Пропадешь. Правда, у Худякова летная куртка была. На складе выдали. В ней в самый сильный мороз на улице можно спать. Унтов не было, дефицитом считались. Вот и приходилось Худякову довольствоваться зимними сапожками и валенками. Сапожки хоть и зимние, но они не для Севера. В валенках тепло, но они не вписываются в гардероб работника аэрофлота. Правда, летному составу унты дают. Но то, летному. А кому из работников аэрофлота неохота походить на летчиков? Никому. Поэтому, кто где мог, так и доставал унты.
Недавно один из знакомых Максима, Михаил, который работает в комбинате бытового обслуживания, сказал:
- Из ничего проблему строишь. Найди собачью шкуру, я тебе такие унты сошью - вся округа любоваться будет.
- Проще сказать, найди. А где? - ответил с горечью Максим.
- Где, где, - упрекнул его Михаил. - Посмотри, сколько по городу бродячих собак бегает.
- Я что за ними гоняться буду?
- Приспичит и будешь, - заверил товарищ.
С Михаилом Максим познакомился случайно. Как-то на работу опаздывал. Автобуса долго не было. Пришлось «Жигули» тормознуть. Оказалось - по пути. Михаил вез родственника в аэропорт. Так и познакомились. В прошлом году по первому снегу вместе на охоту ходили на рябчиков. Правда, неудачно.
Максим случайно провалился в медвежью берлогу. Ее хозяин такой рев поднял, что Максим с Михаилом от страха чуть ружья не побросали. Так бежали, что в считанные минуты оказались на окраине города, только после этого перевели дух.
Прежде чем выйти из столовой, Максим купил бутерброд с колбасой. Собака сидела на прежнем месте и, как показалось Худякову, ждала его. Увидев Максима, она застригла ушами, вскочила на ноги, завиляла хвостом. Он протянул ей бутерброд. Она понюхала, колбасу съела, а от хлеба отказалась. «По хозяину тоскует», - определил Максим и направился к домику командно-диспетчерского пункта, или как его кратко называли КДП, откуда он руководил полетами. Собака трусцой побежала с ним рядом, словно охраняла его. У входа в домик они расстались. Но ненадолго. Когда он приехал на следующую смену, собака ждала его на автобусной остановке в аэропорту. И они, словно давние друзья вместе пошли к домику КДП, который находился в нескольких метрах. С каждым днем они друг к другу привязывались. Максим дал собаке кличку Пес-Барбос, на что она охотно отзывалась. Из его рук стала брать булочки, которые он приносил из дома.
Однажды Пес-Барбос даже поиграл с Максимом - сдернул с его руки рукавицу и не отдавал до тех пор, пока не наигрался. Вероятно, в Максиме он хотел видеть своего нового хозяина.
Сколько их дружба продолжалась бы - неизвестно. Но как все случилось Максим и сам не может понять. В тот день, как и прежде, они шли от автобусной остановки к домику КДП. Ни с того ни с сего Максим наклонился к собаке и осторожно начал гладить ее по спине, не зная, как она себя поведет при этом. Не всем собакам нравятся такие ласки.
А Худяков еще и еще стал гладить собаку. Все глубже и глубже пальцами проникал в плотную шерсть. С каждым движением руки, он чувствовал, как в нем просыпается что-то звериное, которое, вероятно, все эти годы жило в нем. Спало и вот наконец-то проснулось.
Он встал с корточек, несколько раз окинул собаку взглядом и понял, что из ее шкуры выйдет пара добротных унтов. К тому же теплых, так как зимняя шерсть считалась самой качественной. И окрас темный, вполне подходит. Так что его унтам, как сказал Михаил, многие позавидуют.
Надолго свой план Худяков решил не откладывать. Подумал, что все может случиться. Убежит куда-нибудь Песик-Барбосик и плакали твои унты, Максим Юрьевич, - подумал он. - Тогда на самом деле придется бегать по городу и ловить собак. А тут, вот она, готовая шкура в руки лезет. На, бери, не будь дураком!
Переживания и все хлопоты закончились в тот день, когда он привел собаку домой. Что касается дома, то Худяков с женой Мариной и пятилетней дочкой Настей по приезде сюда, два года назад, временно его купили. А временно потому, что не было у них желания летом здесь комаров кормить, а зимой промерзать до костей. В этом вопросе у них все продумано. По расчету приехали, конечно, ни за туманом и за запахом тайги, как поется в одной из песен, а за льготным стажем и за длинным рублем, который в этих местах в два раза длиннее, чем в других регионах. То, что поют в песнях, вранье это, считает Максим. Цель у всех одна, пожить здесь несколько лет и рвануть отсюда с раздутыми карманами на родину. А она у каждого своя. У него в Омской области, где он после Севера хочет осесть, в одном из городов купить хорошую квартиру со всеми удобствами. А может, и две. Одну себе, другую На стене, которая к тому времени невестой станет. И доживать свой век без суеты и лишних забот. Зачем суетиться, если все будет, - как-то в один из вечеров размышлял Максим. А пока здесь можно пожить. Купленный дом, как и многие дома, правда, без всяких удобств, но жить можно. Есть небольшой дворик с дровяником и другими постройками.
Марина по приезде на Север устроилась в детский сад нянечкой. Дочь весь день при ней. Особых проблем в жизни не было, если не считать - связанную с унтами.
Собаку во дворе Максим привязал на длинную веревку. Довольный Пес-Барбос сразу же взялся за дело, стал осматривать и обнюхивать двор, поднимая ногу, делая на всем свои метки. Знакомился с тем, что ему предстояло охранять. Глаза сияли от радости, оттого что он снова будет при деле.
Худяков в это время решал, как лучше покончить с собакой? После некоторых раздумий пришел к тому, что пока Марина с дочерью в детском саду, застрелить и делу конец. За это время шкуру можно снять. Много времени на это не уйдет. Правда, он собак ни разу не обдирал, но не велика беда. В детстве с сусликами имел дело. Какие-то навыки были.
После небольшого раздумья этот вариант он отверг. Вокруг частные дома, услышат выстрел. Много любопытных набежит с вопросами: «Что, да как?» Ему это совсем не надо. Кроме всего, можно шкуру картечью повредить. Появился другой вариант - повесить. Но это решение тоже было непростым - не было у Худякова в этом деле навыков. За всю жизнь ему никого не приходилось вешать, несмотря на то, что негодяев на его пути много встречалось.
Второй вариант его больше устраивал.
Худяков неторопливо вышел из дома. Пес-Барбос обрадовался его появлению. Радостно завилял хвостом, отчего Максиму стало не по себе. Сдавило виски, сердце заколотилось учащенно. В глазах потемнело. Такого с ним раньше не было.
Он подошел к собаке, сел возле нее на корточки. Пес-Барбос тут же положил передние лапы ему на колени, лизнул в щеку, посмотрел Максиму в глаза, в которых увидел боль и страдание.
Худяков погладил собаку и отвязал ошейник. Вместо него накинул петлю, сделанную на конце веревки.
Почуяв неладное, Пес-Барбос заскулил и вопросительно уставился на Худякова, у которого по щекам катились слезы. Пес-Барбос понял, что сейчас должно произойти, и, словно прося у Худякова пощады неизвестно за что, слизнул с его щек слезинки и вопросительно уставился на него, как бы спрашивая: «За что?» Худяков вдруг заметил, что в какой- то момент у собаки тоже навернулись слезы. В груди сильнее сдавило, и Худяков понял, что таких страданий он дальше не выдержит. Он резко встал, схватил другой конец веревки, которая была переброшена через перекладину дровяника. Остаток веревки перебросил через плечо и резко рванулся с ней вперед, словно в этот момент он хотел убежать с этой веревкой от всего происходящего. Веревка под тяжестью натянулась. Он с большой силой стал перебирать ее руками, чтобы выше поднять собаку от земли.
Видеть, что происходит за спиной, он не мог. Какие- то силы его держали в страхе. Худяков некоторое время еще постоял с натянутой веревкой, боясь раньше времени отпустить ее. Сердце судорожно продолжало колотиться, словно хотело выскочить наружу. Страх с большей силой продолжал нарастать. Максим понимал, что, если Пес-Барбос окажется жив, он его после такого предательства порвет на части.
Но чуда не свершилось. Когда он отпустил веревку, то почувствовал, как на землю упало обмякшее тело собаки. Он тоже упал. Упал от того, что судорогой скрутило ногу. Пока боль утихала, какое-то время они лежали недалеко друг от друга. Лежали два разумных существа. Один в образе собаки, другой - в образе человека.
Когда ногу отпустило, Худяков встал, осторожно с испугом обернулся назад и успокоился. Пес-Барбос лежал без движения и без признаков жизни.
Чтобы не простыть, Худяков поднял слетевшую с головы шапку и прошел к крыльцу. Присел на одну из ступенек и выкурил две сигареты одну за другой. Боль в груди не утихала. Руки дрожали. Он еще до конца не осознал, что произошло? А когда осознал, то понял, что-то надо делать, чтобы замести от Марины и Настены следы содеянного.
Он вздохнул, подошел к собаке, приподнял ее за передние лапы и оттащил в огород за дровяник. Потом сходил за лопатой и присыпал ее снегом, думая, что на этом все закончилось. Подумал напрасно. Пес-Барбос стал по ночам сниться, отчего сдавливало дыхание и Максиму стало не хватать воздуха. В голове поселился непонятный шум, отчего Максим перестал спать. Сам не спал и жене мешал. То и дело продолжал вертеться с боку на бок. Марина заметила, что с мужем происходит что-то неладное. Однажды спросила:
- У тебя на работе неприятности?
- Откуда взяла? Все нормально.
- Нормально, - усмехнулась жена. - Я что не вижу, что с тобой происходит? Ходишь сам не свой?
Максим повысил голос, что раньше за ним не замечалось:
- Чего привязалась. Сказал нормально, значит, нормально.
Марина вздохнула и замолчала.
Жена вроде бы успокоилась, а тут Елена Николаевна начала предъявлять претензии. Перед тем, как заступить на смену, Максим чуть было медосмотр не прошел. Лена померила давление, после чего удивленно произнесла:
- Максим Юрьевич! Отчего это? Вы мне не нравитесь. Сегодня я вас допущу, а если завтра повторится, отстраню от руководства.
Упорство Лены Худяков знал, а поэтому умоляюще попросил:
- Елена Николаевна! Вы мне что-нибудь дайте от давления, а после смены я зайду в аптеку.
- Дам, - открывая шкаф с медикаментами, сказала Симахина. - Без этого я вас и сегодня бы не допустила.
Мария Григорьевна тоже заметила перемену в Худякове. Подавая его любимые макароны по-флотски и глядя в его потускневшие глаза, спросила:
- Заболел что ли?
Чтобы быть кратким, Максим ответил:
- Заболел, а чем не знаю?
Мария Григорьевна посмотрела на него страдальческим взглядом и поставила свой диагноз:
- Ми-лы-й! - пропела она. - Как пить дать - климакс у тебя. В твои годы он у многих бывает.
«Издевается что ли?» - подумал Максим, зная о том, что климакс бывает только у женщин. Но ничего не ответил.
Таблетки снизили давление, а на душе было тревожно. Она словно рвалась на части. Пыталась найти выход. Пыталась и не находила. Пес-Барбос продолжал сниться. По-разному снился, то сидевшим у столовой, то когда они друг перед другом плакали. Но чаще всего снился злым, когда хватал зубами Худякова за горло и рвал его на части. Эти моменты для Худякова были жуткими. Он пытался вырваться, но не получалось, клыки собаки все глубже и глубже вонзались в горло. Наступало удушье, отчего Худяков начинал метаться по подушке. Метался до тех пор, пока не просыпался. Когда просыпался, снова начинал думать о собаке, которая, словно покойник, лежала в огороде по той причине, что он не знал, что с ней дальше делать? О шкуре, ради которой все это затевалось, он и думать перестал. Без шкуры было тошно. Облегчить душу и поделиться своими муками было не с кем, - размышлял над этим Худяков. Не было подходящих товарищей, которые могли бы его понять.
Неизвестно, сколько бы Худякову маяться, но встреча с соседом Макаром Андреевичем расставила все по местам. Макару Андреевичу было семьдесят лет. Родился и вырос на Севере. Мужик кряжистый, кержацких кровей. Жил со своей бабкой Марфой через дорогу от Худяковых. По виду спокойный, казалось, что его ничего не интересовало, что творилось вокруг. Жил своей жизнью и жил, никого не трогал. Его тоже не трогали. Но всего лишь казалось. На самом деле он все замечал и видел. Перемену в Худякове тоже заметил. Заметил, но до определенного времени молчал. Не подавал вида, пока случай не подвернулся. Как-то они вышли с лопатами после большого снегопада на улицу, чтобы снег отгрести от своих ворот. Первым разговор завел Макар:
- Что-то в последнее время, Максим, ты ходишь сам не свой. Посмотрю в окошко, когда с работы идешь, и думаю, ты это или нет? Приболел что ли?
Максим замялся с ответом, оттого что не знал, с чего начать. Старался отыскать нужные слова, но не находил. Когда нашел, не стал таиться. Решил все выложить. Он понял, что давно ждал этого вопроса от Андреевича, так как считал его понятливым человеком. Коренной житель. Всю жизнь работал в тюрьме, где приходилось смотреть на разных «братков», разных калибров. Как начнет рассказывать эпизоды из своей жизни, заслушаешься. Его отец в свое время тоже служил при тюрьме. Отцу даже пришлось Сталина сопровождать, когда тот ехал в Северную ссылку. Кроме всего, Макар Андреевич заядлый рыбак. Всю жизнь прожил на Енисее. Бывает, что некоторые тоже проживают на реке, а тяги к ней не имеют. Макар Андреевич имел. Без рыбы не сидел. Иноней рыбалке готовился основательно. И лодку заранее просмотрит. И мотор на несколько раз проверит, чтобы не подвел на реке. С плохим мотором на Енисее делать нечего. Попадешь в непогоду на сильное течение, то жди, сколько километров тебя будет нести по реке, пока не прибьет к какому-нибудь берегу. А то и вовсе может не прибить, тогда навсегда останешься в реке, налимов кормить.
К осени не только осетры, но и мелкая рыбешка за лето такой жир нагуляет, в пору без масла жарь. Да хоть и уху осеннюю сваришь, так это уха! Настоящая! По сравнению с летней наваристая.
Глубокой осенью перед самым снегом Макар Андреевич надевал лучшие наряды: хорошую куртку, шапку, рубашку, перетянутую галстуком, чтобы не походить на браконьера, а выглядеть приличным человеком, тем самым не привлекать внимание работников рыбнадзора. Спустит лодку на воду, а как заведет мотор, вода в Енисее бурунами ходит. Того и гляди из берегов выйдет. Сядет в лодку, поддаст мотору газу и курсом по течению на Сосновку. К родному брату Ефиму, такому-же кряжистому, похожему на Макара не только рассудительностью, но и лицом, который с давних лет живет в этом небольшом селе. Даже не в селе, а на хуторе из восьми дворов. Брат по должности старший в Сосновке. А значит, и на реке в этих местах он тоже старший.
Начинающие рыбаки думают, что наживил червяка на крючок, забросил его подальше в Енисей и начинай вытаскивать рыбку за рыбкой. Думают, что Енисей не простая река, могучая, многоводная, а значит, и рыбы в ней пруд пруди. Но это не так. Хоть в районе города, хоть в других местах, если не знаешь тонкости рыбалки, можно весь день с удочкой просидеть и ничего не поймать. Рыба, как и человек, для жизни выбирает лучшее место. Вот таким местом и были ямы в Енисее, в районе Сосновки, о которых немногие знали. Осетры в них кишмя кишели.
Лови не ленись. Поставят Макар с Ефимом снасти на ночь, утром выберут из них улов и по домам. Лишнего не ловили. Брали ровно столько, сколько на зиму хватало. Макар обычно бросал в трюм осетришка два, килограммов по пятьдесят каждый. Столько же стерлядок по весу. Подбирая мотору нужный режим работы и рассекая носом лодки волны могучей реки, брал курс к дому, не привлекая видом рыбинспекторов. А если бы и привлек, не шибко напугался. Назвал пароль и все вопросы у них к нему отпали. Потому как они сами постоянно паслись у брата в Сосновке.
- М-да? - хреновые твои дела, Максим, хреновые, - продолжал сокрушаться Макар, узнав, что натворил сосед. - Порешить такую собаку. Как у тебя руки на это поднялись? В наших местах святыней из святынь считаются: топор, собака и спички. Случись что в тайге - топором можешь веток нарубить. Спичками разжечь костер и согреться. Заблудишься - собака тебя не только от зверя спасет, но и к зимовью выведет. Только не сомневайся в ней, а иди по ее следу.
- Да, не знал я ваших порядков, - как бы в оправдание проговорил Максим.
- Знал не знал, - упрекнул Макар, - что теперь об этом говорить. Может, еще скажешь, что не знал, как раньше за это душегубов карали по самым высшим законам - душа за душу, кровь за кровь. Душа каждой твари на земле создана не тобой и не мной. И право уничтожать эти души никому не дано.
- Но ты ведь тоже уничтожаешь, - упрекнул Максим Макара.
- Кого я уничтожил? - напрягся Макар.
- Ну, как кого, - помялся Максим с ответом, подыскивая нужные слова. - Каждый год сколько рыбы губишь?
не надо. Не спорю. Да, рыба тоже божье создание. Но Бог ее создал для питания высоко разумных существ, таких, как мы с тобой. Не будь рыбы, мы бы друг друга давно сожрали. Богом все предусмотрено и жить надо по Божьим законам, а не по анархическим. А тебе даже и не знаю, как помочь. Много ты натворил. Но делать что-то надо. Иначе Пес-Барбос тебя загубит. Вернее, не собака, а Всевышний, который ее создал.
- И что мне теперь делать? - тихо спросил Максим, отведя от Макара глаза, словно стыдился его. - Что теперь с этим грузом всю жизнь ходить?
- Может, придется ходить. Многие ходят. Трудный вопрос ты мне задал. Трудный. Большой грех на душу взял.
После паузы Макар продолжил:
- Я думаю, перво-наперво тебе надо убрать собаку со двора, чтобы меньше духовной связи с ней было. Отнеси ее за огород, подальше от дома, на берег Енисея. Там есть хороший пустырь. Чтобы вороны не поклевали, засыпь снегом, а когда земля весной отойдет, выкопай яму и похорони.
- Кого? - не понял Худяков.
- Кого, кого? Ну не меня же. Я еще, слава Богу, жив. Собаку. Да по-христиански похорони. Иная собака бывает лучше иного человека. По твоим словам, пес был одним из таких. И как только у тебя руки на него поднялись? - продолжал сокрушаться Макар. - Одного жалко, что людская подлость ему была не знакома. Он был предан человеку и тебе тоже. А ты совершил такой грех. Все равно, что человека... - сказал Макар.
Максим отвел глаза. Понимал, что Макар был прав, но жизнь его учила поступать не всегда правильно, а как придется в зависимости от сложившейся ситуации.
- Да в ближайшее время сходил бы в церковь, да свечку на помин собачьей души поставил. Тем самым грех свой смягчил, - посоветовал Макар. - Иначе он тебя доконает. Могут начаться большие испытания, которые приведут к большой беде.
- Ты в своем уме? - оживился Максим. - Свечку - псу? Я ж его настоящего имени не знаю. Да и батюшка не поймет.
- Поймет. Как такое не понять.
На экскурсии Максим был и в Киево-Печерской лавре, и в одном из храмов Ленинграда. Но то на экскурсии, - думал он. А чтобы заходить в церковь и кому-то ставить свечки - не приходилось.
От дома Максима белокаменная церковь находилась недалеко. Стояла на высоком пригорке. Даже не стояла, а величественно возвышалась и казалось, что она была видна из каждой точки города. Своими позолоченными куполами, украшала его!
Худяков согласился с предложением Макара. Пообещал:
- Завтра же схожу и поставлю...
- Поставь, - уже настойчиво проговорил сосед и зашаркал подшитыми валенками по очищенной от снега тропинке к дому.
Но на следующий день Максим не поставил свечку. Не успел, так как вечером позвонил брат из Омска и кратко сообщил: «Вылетай срочно. Похороны мамы».