Бывший чиновник Иван Тимофеевич Хромов умирал в гордом одиночестве в одной из палат краевой клинической больницы. Слово «в гордом», скорее всего, не подходит, потому как гордиться-то нечем. А значит, просто умирал.

Знал ли он об этом? Пожалуй, да. Ведь его болезнь, или, как говорят, болезнь века - не излечима. Понимал он и то, что его дни сочтены и жить осталось немного.

Остаток жизни он мог провести и в своем загородном коттедже. Но он не хотел этого, так как боялся полнейшего одиночества и какой-то духовной пустоты, которая не покидала его в последнее время.

Так получилось, что к старости Иван Тимофеевич остался одиноким, никому не нужным. А ведь не так давно было все: семья, достаток в семье, какого не у многих

сыщешь. Жена Мария - красавица на всю округу, которую он еще в молодости увел у товарища. Если разобраться, особо-то и не уводил. Сама прибежала. Видимо,

прикинула что к чему и решила, что за спиной Ивана можно легче прожить. Как-никак по тем временам он занимал приличную должность в райкоме.

Ее расчеты оправдались, если судить по тому - сколько раз она была за границей. Сколько денег прошло через ее руки. В каких только шубах не ходила!

Были две дочери-погодки - Екатерина и Людмила, такие же статные и красивые, как Мария. С помощью отца обе получили образование.

Почему были? Они есть. Людмила вышла замуж за дипломата. Во Франции живет. Писать не пишет. Изредка по телефону даст о себе знать и только. Екатерина - как после свадьбы уехала с мужем в Ялту, так и живет там. Первое время писала, когда Иван жил вместе с Марией. А после того, как Мария ушла от Ивана к своей первой любви, - с Екатериной связь оборвалась.

Так и остался к старости Иван одиноким. Никому не нужным. Те товарищи, с которыми вращался по работе в одном кругу, в сторону отошли. Перестали знаться. Не нужен им оказался. Выходит, что вся их дружба была построена на корысти.

Кто навещал Ивана, так это брат жены Дмитрий. Навещал не потому, что его тянуло к Ивану, а потому что у него совести было больше, чем у других. Дмитрий понимал, что своим приходом он доставляет Ивану радость, а за счет этого, может быть, и продлевал ему жизнь.

При каждой встрече за разговорами Иван как бы подводил итог прожитого. Изливал Дмитрию наболевшее - словно раскаивался. Даже то, тайное, что, казалось бы, надо держать в секрете, не держал.

Сегодня Иван тоже начал разговор с этого.

-  Иван! Зачем ты мне все это рассказываешь? - как бы упрекнул Дмитрий Ивана.

Иван молча прошелся взглядом по Дмитрию и начал в сердцах:

-  А мне больше рассказывать некому. А туда, - указал он пальцем вниз, - неохота с собой уносить. Все грехи здесь хочу оставить. Смотришь - там легче будет.

-  Какие у тебя грехи? - усмехнулся Дмитрий. - Жил как все нормальные люди.

-  Э-э! Нет, - возразил Иван. - Все нормальные люди в России по-другому живут. Я тебе не говорил, а сейчас скажу, что я тебе всю жизнь завидовал.

-  Это в чем? - усмехнулся опять Дмитрий.

-  В том, что видел, с каким трепетом и любовью ты относишься к своей профессии машиниста. Всю жизнь провел в разъездах. Встречи с интересными людьми. С перелесками и колками, которые проносятся за окном тепловоза. Постоянное разнообразие. И спишь спокойно. Знаешь, что тебя никто за руку не возьмет. Я тоже когда-то мечтал о такой жизни. Но вопреки желанию проявил слабость. Вот так и получилось, что всю жизнь пришлось протирать штаны, как сейчас говорят, в коридорах власти. Там гем- морой заработал и кучу других сидячих болезней.

-  Протирал не протирал, но по сравнению со мной жил в достатке.

-  Я еще раз скажу, а на хрена мне этот достаток с опустошенной душой? Мы с тобой почти одного возраста. Вижу, ты и сейчас радуешься жизни. С каким- то оптимизмом смотришь на нее. А я давно потерял радость к ней и к тому, что происходит вокруг. О достатке говоришь. Достаток дело тонкое. Он связан с совестью и риском. Если на совесть можно плюнуть, на риск не плюнешь. Он постоянно связан со страхом содеянного.

-  Больше придумываешь, чем есть на самом деле. О каком-то содеянном заговорил? - с усмешкой посмотрел Дмитрий на Ивана.

-  О таком. Если бы ты все знал? Ну, например, когда началась перестройка. Коммерция. Люди стали возить из Китая и Турции шмотки. Ты думаешь, так легко было вытрясти с какого-то коммерсанта модные трусики для твоей сестры? Нет, вытрясешь и трясешься, чтобы не подставили. Еще упрекнут: «Куда хватаешь? Суп вместо ложки поварешкой хлебаешь, что ли?» Или: «У тебя что двенадцатиперстная кишка длиннее моей?»

Все приходилось слышать. Другой случай. Знал бы сколько фиктивного асфальта в дороги закатал? Ну, скажем, с асфальтом проще. Пойди проверь - тонна или пять вложена в дорогу? А денежки-то. Нет не денежки, а деньжищи, вот они, в карман сыпались. Если рассказать, как на угле руки грели, у тебя уши наизнанку вывернутся. Оформляли высококачественным, а приходил пыль с породой. А разница- то где оседала? Тут, - хлопнул Иван рукой по карману пижамы. - Только три примера. А сколько можно привести?

-  Не одному же тебе сыпались?

-  Правильно подметил. Я был исполнителем. У меня была «крыша». Серьезная. Но если бы этой «крышей» заинтересовались определенные органы, она бы вышла сухой из воды. Меня бы подставили. Так что за «крышу» переживал больше, чем за себя. Всю жизнь в страхе прожил. Да, хорошее состояние за годы нажил. А кому оно нужно? Даже твоей сестре ненужным оказалось. Сбежала от него. «Тошно мне стало от этого», - заявила перед уходом.

О Катьке с Людкой говорить не хочу. Семьями обзавелись. Забыли меня. Не знают, что отец есть. Оказалось жизнь-то впустую прожил. Ради грязного богатства. А Бог-то, как говорят, не Мекишка. У него своя книжка. Все видит. Все расставляет по своим местам. Никто безнаказанным от него не ушел. Посмотри, каких воров - светил краевого масштаба наказал всевозможными методами. Для всех кару нашел. До меня добрался. Теперь мой черед отвечать перед ним. Не только здесь, но и там, - опять указал Иван пальцем вниз.

-  Ты вот что, - как бы успокаивая Ивана, проговорил Дмитрий. - Бросил бы заниматься дурью, да поехал за границу подлечился. Средства позволяют. Там другое лечение. Другие условия.

-  Говоришь дурью, - как бы повторил сказанное Дмитрием Иван. - Знал бы? Это не дурь, а крик души. А насчет заграницы? Никуда не поеду. Отвезти кому-то деньги? Абдулов ездил. А что толку? Божьего суда не избежишь. Везде найдет и покарает. Ты вот что, Дмитрий, - встрепенулся Иван, словно отходя от сна, говоря другим тоном, будто уводил от темы затянувшегося разговора. - Я подумал и решил: все свое сбережение и богатство пустить на постройку новой школы в моем селе. Старая-то совсем плохая. Только с одним условием. Хочу, чтобы школу назвали моим именем. Приглашу нотариуса. Все обговорим. Напишу завещание. Пусть ребятишки учатся в хорошей светлой школе. Пусть помнят обо мне. Ты-то как на это смотришь? - поднял Иван глаза на Дмитрия.

-  Дело твое, - пожал Дмитрий плечами.

-  А тебя попрошу, - как бы запнулся Иван на слове, помолчал немного: - Когда придет последний час, похорони меня со всеми почестями на сельском кладбище в родном селе.

-  Хватит, Иван, об этом, - упрекнул Дмитрий Ивана за такой разговор.

-  Нет, не хватит. Денег тебе на это не пожалею. Чувствую недолго осталось жить на этом свете. Божий суд вот-вот должен совершиться...

Своего приговора Иван ждал больше месяца. Последний свой приют, как и завещал Иван, он нашел на сельском погосте, в дальнем углу. Так решили селяне.

Отказались они и от денег на постройку школы, которую Иван завещал назвать своим именем. Отказались по той причине, что не увидели в этом его заслуг.

А новой школе, которая когда-то будет построена, они решили присвоить имя Петрова, их земляка, который в последний день Великой Отечественной войны погиб геройски, защищая свою Родину от врагов.

You have no rights to post comments