В.В. МАЦКЕВИЧ, инженер-полковник в отставке, «Военно-исторический архив», N5,2003
В НИИ ВВС на испытания стали поступать опытные образцы локаторов обнаружения, которые должны были в воздухе предупреждать наших пилотов, воевавших в Корее, о приближении к их машинам американских истребителей «Сейбр» Ф-86 (чаще всего они нападали со стороны хвоста). Необходимость этих разработок диктовалась большими потерями нашей авиации в Корее. Рядовые советские граждане, конечно, ничего об этом не знали, знало только высшее командование. МиГи сплошь и рядом гибли от огня внезапно и незаметно нападавших на них вражеских истребителей, которые своевременно не обнаруживались бортовой аппаратурой советских самолетов.
Иной раз за день погибали десятки МиГов. Положение было просто ужасающим. Сталин приказал сразу нескольким институтам создать самолетные системы предупреждения о приближении «Сейбров».
Одна из таких станций - «Позитрон» - была сконструирована в НИИ-17. Главным конструктором «Позитрона» был Евсей Исаакович Гальперин. В ходу была рифмованая шутка: «Евсей Исакович Гальперин в работе станции уверен». Дело в том, что как конструктор Гальперин был ни рыба ни мясо. Кем ему следовало быть, сказать трудно, но только не конструктором!
Сработанная им станция весила аж 120 килограммов! Чтобы разместить ее на МиГе, где каждый килограмм был на учете, она была разбита на множество блоков. Любому разумному человеку было ясно, что даже если бы станция полностью была готова, то использовать ее в боевых условиях было совершенно невозможно! От силы на МиГе еще можно было бы поставить устройство весом 5-10 кг, но не центнер же с лишним!
Однако «наверх» докладывалось, что дела идут, что станция разрабатывается... А станция не только по непомерному весу, но и по возможностям своим была никудышней. Дальность ее действия - всего 600-800 метров. Да еще сплошь и рядом она срабатывала от разных наземных систем связи. Много было и всяких других недостатков. А внешне антенна станции смахивала на метлу Бабы-Яги и топорщилась, словно натыканные в ту пору на крышах телевизионные антенны.
На создавшуюся ситуацию влияла и специфика того времени. В результате массовых репрессий 1937-38 гг., а также последствий Великой Отечественной войны поступить в престижный технический институт простому русскому парню было очень трудно. И не из-за каких-то этнических дискриминаций, а просто потому, что практически у всех русских ребят биографии были запятнаны «прегрешениями» родственников. С другой стороны, уровень образовательной подготовки у победителей, вернувшихся с войны, был низким.
В результате в учебных институтах в большинстве оказались хитрецы-приспособленцы, которым удалось выжить в «ежовской», а затем гитлеровской мясорубке, пережить смутное время борьбы с «космополитизмом». Эти «умельцы», получив дипломы, в пятидесятые годы заполонили бурно создававшиеся в то время НИИ и КБ. И стоило в институте появиться одному такому начальнику-«умельцу», как тут же все вакансии заполнялись ему подобными...
Но вернемся к «Позитрону». И по замыслу, и по конструкции эта аппаратура была совершенно безобразна. И когда на испытательном аэродроме НИИ-17 поработала проверочная комиссия, чтобы разобраться, что там происходит, то М.Г. Марголин, являвшийся заместителем Гальперина, тут же был уволен. Именно он, усердствуя перед начальством, докладывал, что «все хорошо, прекрасная маркиза», и станция вот-вот будет представлена заказчику. Но оказалось, что работы далеки от завершения, так как станция срабатывает главным образом от наземных объектов, а не от воздушных.
По свежим следам появился такой непритязательный стишок:
Евсей Исакович Гальперин
В работе станции уверен.
Михал Григорьевич Марголин
Работой станции доволен.
За что с работы был уволен.
Одним словом, дела были, как говорится, хуже некуда: наши истребители продолжали гибнуть в Корее. Но даже после снятия Марголина «Позитрон» все же протолкнули на испытания к нам в НИИ ВВС. Произошло это, как у нас часто бывает, в обстановке всеобщего вранья: дескать, станция вот-вот будет готова и решит все проблемы наших летчиков.
Но мыслимо ли было ставить на воюющие самолеты лишние 120 кг? Однако врали. Врали, как всегда. Врали всем, в том числе и Сталину, я тогда в НИИ ВВС воочию наблюдал всю эту позорную картину. Додуматься до установки на современный для того времени реактивный истребитель «метлы» под названием «Позитрон» могли только хитрецы из НИИ-17 или полнейшие идиоты. Но, к великому сожалению, после репрессий 1937-1938 гг. конструкторы из этих «категорий» были не редкостью.
Я мучился происходившим обманом, понимая, что станция никуда не годится, что это не станция, а сплошное недоразумение, более того, позорище.
Чудовищнее монстра, чем тот, которого сварганили наши горе-конструкторы под непонятным для нормального человека названием «Позитрон», было трудно себе представить. Это была какая-то вспышка конструкторской бездарщины, какое-то умопомрачение. Однако по-прежнему шли доклады, что Евсей Исаакович Гальперин «спасет» советскую авиацию. В общем, дело шло из рук вон плохо. В то время практически никто вокруг не знал, чем обернулось обвинение меня в космополитизме. Если бы мои начальники знали, то, думаю, отношение ко мне было бы другим. Но они этого не знали, и их отношение ко мне было более чем предвзятым.
Идея и реакция на нее
В этой удушающей атмосфере, грозившей самыми крутыми поворотами в моей судьбе, так и хотелось сказать: «Да пропади оно все пропадом». Но, несмотря на это, голова продолжала работать. Меня как-то внезапно осенило: а ведь моя идея о предупреждении летчиков о подходе фашистских истребителей Ме-110, возникшая у меня в 1944 году, может быть применена теперь против американских «Сейбров»!
В принципе ситуации с Ме-110 и с «Сейбром» Ф-86 аналогичны. Только Ме-1 10 атаковали при отсутствии видимости, а «Сейбры» с радиодальномером APG-30 атакуют днем. И я быстро соорудил давно уже мной задуманную станцию предупреждения, причем величиной всего с папиросную коробку. Благодаря приписывавшемуся мне «космополитизму» я досконально знал параметры прицельной системы «Сейбра» и подсчитал, что дальность предупреждения в 10 км может быть получена без особого труда и при очень небольших габаритах станции предупреждения.
...Сделав эту «малютку», я явился к заместителю начальника нашего управления полковнику Мидлейну. Это был толковый, но временами очень свирепый мужик. Когда я показал станцию, он, не предприняв даже попытки разобраться, потряс ею у меня перед носом и зарычал, что американцев на такую «хреновину» не возьмешь!
А потом, словно спохватившись, спросил: «А у них есть такое?». Я ответил, что у них такого нет. А он мне все равно: «Все говорят, что ты с ума сошел. Ну что ты возишься? «Хреновину» какую-то выдумал, а работать всерьез не хочешь! Носишься со своими бреднями как с писаной торбой. Не позорься! Вот НИИ-17 - мощный институт, и лучшие его специалисты Гальперин, Шапировский, Рабинович говорят в один голос, что дальности больше 600-800 метров достичь невозможно, а ты тут какую-то коробочку припер. Брось ты эти свои глупости!».
Конечно, этот бестолковый разговор меня сильно расстроил, но больше волновало другое. Дело в том, что я не знал в деталях обстановку в Корее, в частности, не знал весь парк самолетов, использовавшихся там американцами. А ведь кроме американских «Сейбров» могут еще летать и самолеты других, союзных с США стран, например, «Тайфуны», «Метеоры» и другие. И если они будут атаковать МиГи вместе с «Сейбрами», то предупредит ли летчика моя «малютка»? Ведь я ее рассчитывал на драку МиГов только с «Сейбрами»! А летчики-то будут думать, что станция предупредит о подходе противника, на каком бы самолете он ни явился. Не обману ли я наших асов, не поставлю ли в заведомо проигрышное положение?! Но из сообщений радиостанции «Голос Америки» явствовало, что в воздушных боях в Корее у американских «Сейбров» не было союзников - ни французских, ни австралийских, ни других.
За полтора месяца я сделал 10 станций, параллельно составив сводку сообщений «Голоса Америки». И после этой длительной работы, с одной стороны, изобретательской, с другой, аналитической, снова отправился к полковникам и генералам.
И говорю им: «Нельзя дальше мириться с тем, что в Корее происходит. Пусть даже американцы из пропагандистских соображений привирают раза в два, все равно потери наших самолетов огромны. А я уже сделал 10 станций. Пустите меня в Корею, чтобы на практике показать: они выручат там наших летчиков!».
В ответ я услышал: «Мы знаем, мы видим, что ты глупостями занимаешься. Ну, а что ты там еще выудил из «Голоса Америки»?».
Я дал одному из полковников мои выкладки, сделанные на основании сводок радиостанции о воздушных боях. Мидлейн, молчавший до того, вдруг разразился такой тирадой: «Я же просил тебя прекратить глупости. Вокруг все над тобой смеются. Ты сейчас уйдешь, и в этой комнате все будут валяться от хохота. Уже говорят, что ты просто ненормальный, просто сумасшедший. Иди». И я ушел. Спустя несколько дней мне сообщили, что я выведен за штат...
За что, почему? Ходил выяснять причину к начальнику политотдела, начальнику контрразведки, начальнику института. Спрашиваю, за что меня уволили? Все отвечали примерно одинаково: «Ничего против тебя не имеем, хороший ты парень». Но ведь фактически меня уволили!!!
А еще через месяц командование додумалось до того, чтобы исподтишка поддерживать утку о моем сумасшествии. Они, видите ли, решили, что я сумасшедший. Ничего себе!
Но были среди начальства честные и мужественные люди. Начальник госпиталя аэродрома в Чкаловской под Москвой заявил: «Не дам я справку о том, что он сумасшедший, потому что уже не один год пишу в медицинской книжке о его годности к полетам в качестве инженера-испытателя. Какой же он сумасшедший?» Тогда представители политотдела и особого отдела отвезли меня в поликлинику Генерального штаба на Арбате к одному из ведущих военных психотерапевтов.
Он выслушал моих сопровождающих, потом попросил их выйти и стал беседовать со мной наедине. «Молодой человек, то, что вы нормальный, это вы сами знаете. Но только поступаете вы неправильно. Если вы что-то хотите доказать, то ходить по низам - это только шишки себе набивать. Надо, чтобы кто-то сверху заинтересовался и поддержал вашу идею». А я слушаю и думаю про себя: кто же это мог бы быть, к кому мне обратиться, к Сталину, что ли? Сталин тогда был у всех у нас в голове. «К Сталину вас, конечно, не допустят, - как бы угадав мои мысли, продолжал врач, - но если вы хотите спасти самолеты Артема Ивановича Микояна, то к нему и обратитесь. Я его, кстати, лечил, это непростой человек, но вам к нему обязательно надо попасть. И немедленно! Сегодня же вы должны быть у Микояна и рассказать ему о вашей идее. Вот так-то... Вы меня поняли? Немедленно! Сейчас 11 часов 15 минут, - он посмотрел на часы. - У вас впереди еще целый день, и вы сегодня должны быть у Микояна. Иначе ваши недруги расправятся с вами. Ясно вам?»
Микояны
После посещения генштабовской поликлиники я и мои провожатые поехали на Чкаловскую. Попасть к Микояну, - думаю про себя по пути, - это для меня проблема куда большая, чем сделать 10 станций. Я всего лишь лейтенант, к тому же я не знаю Микояна и даже не знаю, где находится его конструкторское бюро, и, наверняка, он меня просто не примет. Пока ехали, решил по И.В. Сталин прибытии пойти к летчикам-испытателям истребителей в первое управление нашего института. В то время я был постоянно голоден, ведь денег у меня после вывода за штат не было совершенно и получал я не 2400 рублей, как раньше, а всего 600 (за звание). Самое большое, что я позволял себе за день, это съесть один-другой плавленый сырок. Все надо было отдавать жене и маленькой ляльке. Прямо из машины пошел на голодный желудок к летчикам-испытателям.
...Была середина февраля. Стояла солнечная погода. Летчики после обеда отдыхали в своих комнатах, кто сидя, а кто лежа. Было около трех часов после полудня. Когда я стал рассказывать, что сконструировал станцию защиты самолетов, способную спасти наших летчиков в Корее, то мало кто меня слушал (видимо, думали, что я бахвалюсь).
И вдруг неожиданно мое заявление с явным интересом воспринял высокий статный майор-красавец. Как потом узнал, это был Жора Береговой, знаменитый летчик-штурмовик, Герой Советского Союза, впоследствии космонавт. Он с пристрастием спросил: «Говоришь, эта маленькая штучка может предупреждать о подходе «Сейбров»?». Отвечаю: «Да!». «А какая у нее дальность?». Я говорю, что 10 километров. «Да ты что?! -восклицает Жора. - Это ведь в несколько раз больше дистанции, необходимой для спасения летчика. Да твою станцию, если это так, надо немедленно принимать на вооружение!!!».
Я ему в ответ - меня уже выгоняют из армии, еще совсем немного, и я уже ничего не смогу сделать. Поэтому десяток собранных мною станций и меня с ними надо срочно гнать в Корею, чтобы там, в боевых условиях, проверить их практическую эффективность.
Тут Жора несколько даже остолбенело спрашивает: «А сколько она стоит?». Я в ответ: «150 рублей». Жора: «150 рублей?! А ведь самолет стоит 800 тысяч, и еще наши асы то и дело на нем гибнут! Ведь нет никакого риска поставить такую штучку на самолет и проверить, как она работает! Ну, а если не получится, снял, и дело с концом! Если ты так уверен, немедленно, брат, отправляйся в Корею. Ведь там наши летчики беззащитны перед американцами. Это огромная трагедия, большая беда!».
«Подожди, - продолжал Береговой, - сейчас вернется из полета Степан. Мы с ним что-нибудь придумаем». И действительно, спустя несколько минут в комнату прямо из полета в унтах и куртке вошел Степан Микоян, тоже майор, тоже очень симпатичный и не под стать своему летному ремеслу стеснительный.
Жора к нему. Потолковали, и через некоторое время (деталей уже не помню) мы ехали в машине по направлению к знаменитому КБ Микояна. Около пяти вечера вошли в кабинет генерального конструктора истребителей Артема Ивановича Микояна. Это была очень скромная комната с совершенно голыми стенами. В комнате стояли только стол да около него два стула. Степан коротко рассказал Микояну-конструктору о сути нашего дела, я тоже. Я был, с одной стороны, очень возбужден, с другой, сильно устал, а с третьей, крайне голоден. И потому еле держался на ногах.
Артем Иванович, выслушав, говорит мне: «Слушай, дорогой! С завтрашнего дня тебе не надо будет их ни о чем спрашивать! С завтрашнего дня они будут спрашивать тебя. С завтрашнего дня они вернут тебе все, что отобрали: звание, пропуск, деньги. Представь такую картину, проходят 2-3 года, ты прилетаешь на любой аэродром Советского Союза, и на всех самолетах установлено твое изобретение!». Я говорю Артему Ивановичу, что мне отказано в авторском свидетельстве на изобретение.
«Не беспокойся на этот счет. Вернешься из Кореи и получишь авторское свидетельство из моих рук. Сколько тебе нужно времени, чтобы приготовить 10 комплектов?».
Я отвечаю, что у меня уже готовы 10 комплектов станции и что я сделал их, использовав детали 108-го Института радиоэлектронной промышленности. Поэтому в любое время готов отправиться в Корею.
«Но необходимо некоторое время, - резонно заметил Микоян, - чтобы проработать размещение станций непосредственно на самолетах. Надо будет все-таки облетать станцию, попробовать ее в реальных полетах. Поэтому давай отложим вылет в Корею на 2-3 недели».
Министр
...А на следующий день после встречи с авиаконструктором Микояном меня к 12 часам дня вызвали к главкому ВВС маршалу Жигареву. В лабораторию, где я обретался в своем «заштатном» положении, влетел начальник отдела полковник Коршунов и, топая ногами, закричал: «К 12 часам дня тебя приказано доставить к главнокомандующему ВВС маршалу Жигареву. Что ты там еще натворил? Все ведь тебе говорят, что твоя идея-фикс - это сумасшествие. Почему ты никому не даешь покоя, почему будоражишь весь институт? Черт бы тебя побрал! Что это за идиотство?! Почему никого не слушаешься? Почему такой упрямый?!».
В 12 часов дня я был в приемной главкома ВВС маршала Жигарева. Один за другим быстрым пружинящим шагом в кабинет маршала вошли около 10 генералов. Последним вошел я.
...Огромный, но уже знакомый мне кабинет, так как здесь пришлось докладывать об американских прицеле А1C и дальномере AN/APG-30*. В глубине - стол маршала, вокруг него - генералы. Молчание. Я остановился. Маршал приподнялся, облокотившись руками о стол, и громовым голосом без всяких предисловий стал кричать: «Все специалисты говорят, что твои придумки - это бред сивой кобылы, чушь зеленая. На Чкаловской всем законопатил мозги. Серьезные институты делают станции предупреждения, это большие сооружения, весящие около 100 кг. Дальность действия у них с трудом получается порядка 600-800 метров. Специалисты борются за каждый метр. А он, видите ли, сделал спичечную коробку, которая имеет дальность 8-10 км! Правильно на Чкаловской считают, что ты не в себе! Только ненормальный может плести такую ахинею и, невзирая на приказы, распоряжения, указания, наконец, увольнение, донимать своими бреднями.
И вот сейчас он здесь - маршал по воздуху очертил какую-то окружность. - Он здесь, в моем кабинете и отнимает у нас время, товарищи генералы, и сделать с ним ничего нельзя. За ним сразу два Микояна. Генерал Данилин, вы воспитали этого упрямца! Это бывший ваш сотрудник! Вы плохо воспитали своего сотрудника. Пусть он сделает 10 станций и пусть Микоян отправляет его в Корею через неделю или две, как ему будет угодно».
Помнил маршал или нет, что не так давно он поддержал меня в сваре вокруг американских прицела и дальномера? Мне думалось, что все-таки помнил (и сквозь его ругань я понял, что он поддерживает мою поездку в Корею).
«Ясно, что я сказал? А перед вылетом, - продолжал маршал, - сделайте ему прививки сразу от всех корейских инфекций. Авось поумнеет! Ха, ха, ха!». Генералы одобрительно заулыбались.
В заключение своего грозного монолога Жигарев сказал: «В общем, браток, что бы ни говорили начальники, лейтенанты должны их уважать и слушать. А перед тем, как пойдешь готовиться к Корее, скажи, кто для тебя - высший авторитет в вопросах радиолокации?».
Я говорю: «Адмирал Берг, председатель Комитета радиолокации и начальник 108-го Института радиоэлектронной промышленности. Выше авторитета нет».
«Адъютант, - тотчас приказал маршал, - соедините меня с адмиралом Бергом». Соединили. Маршал задал вопрос, может ли что-нибудь путное получиться из этой «взбалмошной затеи» (Берг был в курсе от генерала Данилина). Но, как говорится, каким был вопрос, таким был и ответ. Адмирал ответил, что позитивный результат маловероятен. В этот момент мне дали трубку. Берг сообщил мне: «Я беседовал с генералом Данилиным и высказал ему свое мнение: ваша станция будет срабатывать не только от «Сейбров», но и от излучений наземных и корабельных передатчиков, даже станций подводных лодок, находящихся в надводном положении. Разных станций у американцев видимо-невидимо, и у летчика будет трещать голова от их беспрерывных сигналов». Я в ответ привожу свои аргументы: «Товарищ адмирал, наземных РЛС там действительно очень много. Но РЛС дальнего действия работают в десятисантиметровом диапазоне, а американские дальномеры AN/APQ-30 - в трехсантиметровом диапазоне, т.е. у них совершенно другой диапазон. Так что станция срабатывать от наземных радиолокаторов не будет. Мы в этом уже убедились во время испытаний».
Адмирал: «Но там, в Корее, около 200 бомбардировщиков Б-29, и на всех, как мне известно, установлены бомбоприцелы AN/APQ-15 как раз трехсантиметрового диапазона. И уж от них-то ваше устройство будет срабатывать». Я: «Товарищ адмирал, дело в том, что истребители МиГ сражаются с «Сейбрами» только днем, а бомбардировщики Б-29 - это ночные бомбардировщики. Так что прицелы AN/APQ-15 не будут создавать помехи».
- Ну, если так - эти ночью, а те днем, то, в общем, помех вроде не должно быть. Но в целом я в эту затею не верю. Все равно что-нибудь будет мешать. Какие-то помехи проявятся. Это не решение задачи. Нужно делать активные станции.
Я парирую: «Активные станции сейчас весят 100 кг, дальность всего 600 метров, они ничего не решают».
- Но зато РЛС дает достоверные данные.
- 100 кг нельзя поместить на самолеты.
- Ну, это уже вопрос технологий. У меня нет времени вести с вами дискуссию дальше.
Таково было мнение, высказанное тогда адмиралом Бергом.
Забегая вперед, отметим, что вскоре он станет заместителем министра обороны по радиоэлектронике. Причем назначение произошло после выполнения приказа Сталина выпустить в течение трех месяцев 500 разработанных мною станций, тех самых станций, за которые меня хотели уволить из Вооруженных Сил и за которые я получил разнос в кабинете маршала авиации Жигарева.
Испытания
...В течение 3 недель станцию облетывали. На башне нашего здания был установлен американский радиодальномер AN/APG-30 - тот самый, который было приказано копировать. Я облучал пролетающий МиГ, на котором была установлена станция предупреждения, и он, пролетая над башней, помахивал крылышками, когда сигналы обнаружения пропадали. Всякий раз это происходило на дальности 8 -10 км. Дистанция была очень и очень приличной. В общем, все получалось как будто неплохо. Правда, некоторые неувязки, но не принципиальные, оставались.
До вылета в Корею оставалось 2-3 дня, как вдруг один из летчиков, который облетывал станцию, заявил, что сегодня сигналы были еле-еле слышны и их забивали сигналы радиосвязи. Видимо, потому, что в этот день была хорошая летная погода, в воздухе было много самолетов и интенсивная радиосвязь забивала предупреждающие сигналы станции, которые едва прослушивались.
Конечно, это была большая неприятность. А дело, как потом выяснилось, было в том, что станция обнаружения питалась от бортовой сети с напряжением 26 вольт. При такой величине анодного напряжения на лампах сигналы могли быть не больше 15-20 вольт. В то же время сигналы радиосвязных станций на телефонах летчиков, в которых питающее анодное напряжение достигало 250 вольт, доходили до 60-80 вольт. Естественно, такие сильные сигналы заглушали сигналы нашей станции.
...Сообщения о плохой слышимости сигналов обнаружения поступили еще от нескольких вернувшихся с полетов летчиков. Все они ушли обедать. А я, не зная причин интенсивных помех, остался в кабине самолета один на один со своими невеселыми размышлениями о том, почему же сигналы станции все-таки забиваются сигналами радиосвязи.
Выход мне тогда виделся только в одном - в станцию обнаружения нужно вмонтировать усилитель. Но это сильно все усложнит. Вылет в Корею - через три дня. О каких конструктивных изменениях в станции могла в этой обстановке быть речь?!
Сижу в кабине летчика и сознаю всю безысходность ситуации. Хорошо испытательной бригаде: ушли обедать, а я не в силах что-либо сделать. С ненавистью взглянул на виновника происшедшего - блок радиоприемника, который выдавал эти самые мощные радиосигналы, подавляющие сигналы предупреждения. И вдруг меня осенило! А если этого врага сделать другом? И подать для этого предупреждающие сигналы станции в 15-20 вольт не на телефоны летчика, а на вход усилителя приемника?! Пусть он усилит их с 15-20 вольт до любого напряжения - хоть до 100 вольт!
На приемнике установлена пломба, которую можно снимать только в специализированных мастерских. Иду на нарушение - снимаю пломбу и нахожу вход усилителя низкой частоты приемника. Куском провода подключаю выход станции (15-20 вольт) к усилителю низкой частоты и слышу в шлемофоне очень сильные предупреждающие сигналы!
...Тем временем все вернулись с обеда. Тот самый летчик, который первым сообщил о появлении помех, вызвался повторить полет после подключения станции к приемнику. Он взлетел, и как только попал в зону облучения, с самолетом стало твориться что-то невообразимое. Его бросало из стороны в сторону, а по радиоканалу раздавались вопли летчика, густо пересыпанные руганью: «Что вы сделали? Сигналы такой громкости, что я чуть не рубанулся в землю. Разве можно так? Сигналы забивают всю радиосвязь!». Но выход из положения как будто был найден, нужно было только на пульте управления станцией установить регулятор громкости, чтобы каждый летчик сам устанавливал ее величину.
...Через 3 дня мы полетели в Корею. Некоторые из провожавших напутствовали меня такими словами: «Это, наверное, твоя последняя глупость! Сюда ты, видимо, больше не вернешься».
Несмотря на проведенные облеты все по-прежнему считали, что моя идея - это чепуха, бред сивой кобылы.
Что бы там ни было, но, как и сказал Артем Иванович Микоян, через три недели меня отправили в Корею. Взлетев рано утром, самолет на маршруте садился два или три раза. Я после прививок чувствовал себя ужасно. Не то что есть, даже шевелить языком не мог, и весь перелет лежал пластом.
В связи с большим сдвигом во времени, которому мы летели навстречу, прибыли мы на аэродром Андунь в Китае опять же рано утром. Там находился командный пункт генерала Лобова, командующего истребительной авиацией китайских добровольцев. А на самом деле, командующего нашими МиГами.
Аэродром, покрытый зеленой травой, в лучах ясного солнца выглядел как чудо какое-то. Только мы вышли из самолета, как вдруг в воздухе появилась пара наших МиГов. Самолеты шли на посадку на соседний аэродром Мяо-Гоу, который находился километрах в 30 от основного аэродрома Андунь. Самолеты красиво поблескивали в голубом безоблачном небе, и вдруг слышим пулеметные очереди. Тата-та-та-та, тата-та-та-та. И оба самолета, подбитые «Сейбрами», падают. Один загорелся и свечкой врезался в землю. Из второго катапультировался летчик на парашюте, а самолет продолжал парить в воздухе и еще долго-долго летал без своего пилота!..
Оказывается, когда эти МиГи шли на посадку, сзади к ним подскочили два американских «Сейбра» и сбили обоих, безмятежно возвращавшихся на свой аэродром. Этот безответный воздушный расстрел, ставший возможным из-за отсутствия у нас эффективных средств обнаружения, был у американцев самым ходовым, предельно стандартным и практически для них совершенно безопасным приемом. В общем, картина была более чем страшной. И, что особенно трагично, она, эта картина, была здесь для всех привычной.
Получив сразу по прибытии столь наглядное свидетельство беззащитности наших МиГов, мы отправились на сопку, где располагался командный пункт генерал Лобова. Мы - это группа полковников Генерального штаба, возглавляемая полковником Ершовым. И меня пристегнули к этой группе.
Боевое применение
Прибыв на КП, полковник Ершов доложил генералу Лобову. Очень представительный, интересный, эффектный генерал, и одет он был в форму китайского добровольца. Ершов доложил, что мы, группа полковников Генерального штаба, прибыли изучить на месте американские помехи нашим РЛС и возможные пути борьбы с ними.
Лобов ему в ответ говорит:
- Знаете ли, прибывает уже не первая группа для борьбы с помехами. Они прибывают, набивают себе чемоданы всяким добром и улетают, а помехи остаются. Какими они были, такими они и остаются.
И вдруг вижу, как полковник Ершов, показывая жестом на меня, крутит пальцем около виска. Мол, с нами, полковниками, еще ненормальный один, чудик. Но генерал Лобов, явно не придавая значения бестактно-неуклюжему жесту Ершова, первым делом обратился ко мне, лейтенанту, а не к полковникам:
- Лейтенант, что это у вас за станция такая? О чем идет речь? И почему вы, полковник, докладываете мне об этом в последнюю очередь? Ведь причина 98% потерь нашей авиации - это необнаруживаемые вовремя нашими пилотами атаки американцев... Так что же у Вас за станция? Я отвечаю:
- Вот она, эта станция.
- Эта малютка? И она что-нибудь может? Какая у нее дальность? Я отвечаю:
- 8-10 км.
- Так это даже больше, чем требуется. Углы? - Я назвал углы.
- Так это замечательно! Это просто прекрасная станция, если все, как ты говоришь. Сколько времени нужно на установку? Я сказал, что часа три.
- Начальник штаба, немедленно доставить в третий ангар самолеты лучших летчиков корпуса.
Генерал показал на огромный ангар на аэродроме и назвал командира полка Героя Советского Союза полковника Шевелева, командира полка подполковника Банникова, командира эскадрильи капитана Шкодина. Были названы и другие фамилии. Я их просто сразу не запомнил. А мне генерал сказал:
- Немедленно отправляйтесь туда, устанавливайте станции, потому что каждый день увеличивает число жертв. Каждый день - это гибель наших людей. Действуйте без промедления.
За одну ночь мы установили станции на девяти самолетах МиГ-15. Я научил летчиков работать со станциями, и наутро все они ушли в бой.
Утром снова было голубое безоблачное небо. Где-то шел бой с «Сейбрами». Те, кого атаковали «Сейбры», впервые услышали через установленные станции сигналы обнаружения и сразу убедились, что по ним легко судить о расстоянии до приближающегося противника.
Летчики, чьи самолеты «Сейбры» не атаковали, сами нарочно подставили хвосты, чтобы своими ушами услышать сигналы предупреждения. Вернулись они страшно возбужденными и сразу набросились на меня с вопросами. Как это так? Эта крошечка, эта малюточка отличает наши самолеты от «Сейбров»! Ведь подходит МиГ - никаких сигналов. Подходит «Сейбр» на огромном расстоянии, и она сигналит, уже начиная с расстояния 8-10 км, т.е. задолго до вхождения в зону возможного ведения огня. Так что можно заранее подготовиться к маневру ухода от «Сейбра» или к залпу на его поражение.
Прилетел командир эскадрильи капитан Шкодин. Приземлившись, он сразу затеял настоящий скандал: дескать, как это их, сталинских соколов, так обижают? Привезли всего-то 10 штук этих великолепных станций-малюток. Да нам и ста мало!
«Если бы не станция, - продолжал он, - я был бы уже сейчас покойником». И показывает на левое крыло машины, изрешеченное американскими снарядами.
- Станцию толком я еще не освоил, поэтому услышал сигналы, когда «Сейбр» был уже близко - метрах в 500-800! А без станции, может, и вовсе не заметил бы! Что делать? Не глядя, сзади этот «Сейбр» или сбоку, делаю крутой разворот к земле, и в это время слева прошел сноп огня. Я повернул вправо, и слева тоже такой же сноп. Левую плоскость мне «Сейбр» прострелил. Видите, как решето она теперь. Но остался живым. Имитировал катастрофу и до самой земли валился так, что у американца не было сомнений, что я сбит. А без станции и этого бы сделать не смог.
Под впечатлением от станции летчики скопом уселись в какую-то попутную грузовую машину и сходу поехали на командный пункт к генералу Лобову. А я что-то замешкался, не сообразив сразу, что и мне с ними туда надо ехать.
Примерно час искал машину. Через 1,5 часа и я прибыл на командный пункт. Ко мне навстречу с распростертыми руками и радостной улыбкой вышел генерал Лобов. И говорит: «Поздравляю! Такой эффект! Так здорово! Я сегодня же буду докладывать министру обороны Булганину об исключительной эффективности твоей конструкции. Твоей станции». А я ему в ответ: «Товарищ генерал, ради Бога, только, пожалуйста, не докладывайте так восторженно! Когда я вылетал из Москвы, мне столько было сказано неприятного, что я боюсь, как бы здесь опять не начались какие-либо неприятности».
- Ну ладно, ладно, успокойся, не волнуйся. Все будет нормально.
...Через три дня меня переодели в форму китайского добровольца, за мной пришла машина командира корпуса. Меня привезли к генералу Лобову. Я вошел в командный пункт на сопке. Генерал стоял, склонившись над картой. Я доложил, что лейтенант Мацкевич прибыл по его приказанию. В ответ генерал поднялся и говорит: «С добрым утром, капитан!». Я уточнил, что я не капитан, а лейтенант. А про себя решил, что форма китайского добровольца не позволила генералу определить, кто я по званию - лейтенант или капитан. Но он подошел ко мне ближе, пожал руку и еще раз сказал: «С добрым утром, капитан!». Я ему опять: «Товарищ генерал, я лейтенант!». В ответ на это генерал заулыбался и говорит: «А Николай Александрович Булганин говорит, что ты капитан! Что ты - капитан! Только за инициативу, только за начало Булганин присвоил тебе звание капитана. Так что все очень хорошо, но только вот одна сложность возникла!».
Сталин приказал. Награды поделили
Думаю: Господи, опять какие-то сложности! «Что такое, товарищ генерал?». «А вот что. Видишь ли, Николай Александрович Булганин доложил о твоем успехе самому Сталину. А он у нас крутой вождь и приказал в три месяца оборудовать все самолеты корпуса твоим изобретением. Это 450-500 самолетов». Генерал добавил, что в связи с абсолютной обязательностью исполнения приказа вождя придется мне остаться здесь на какое-то время. Во всяком случае, на три месяца, пока будет действовать приказ Иосифа Виссарионовича.
- Я понимаю, тебе хочется домой, - вошел в мое положение генерал, - у тебя там жена, ребенок. Я теперь все о тебе знаю. Мне уже рассказали, как у тебя и раньше все непросто было. Артем Иванович рассказал. Я с ним говорил. Имей в виду, что твоей семье и без тебя плохо не будет. Дана команда, чтобы их там, на Чкаловской, обеспечили всем необходимым. Чтобы им выплатили деньги, чтобы им привезли продукты. Чтобы им дали квартиру. Сейчас вы живете в общей квартире, в коммуналке, а теперь получите отдельную квартиру. В общем, им будет там неплохо, дорогой. А когда вернешься, у тебя все уже будет налажено: и квартира, и все остальное. Твоей семье помогут. А ты помоги нам. Помоги, пожалуйста, капитан, я тебя очень прошу.
Ну, что поделаешь, если события принимают такой оборот. Я, конечно, очень хотел домой. Уже измотался и устал от всех неприятностей и стрессов, и в таком состоянии пробыть еще несколько месяцев там, в Корее, было для меня совсем ни к чему. Тем более, что все уже, как мне казалось, было ясно, понятно. А если понятно, то и неинтересно.
...Приказ Сталина был выполнен в срок. Его выполнил прежде всего 108-й институт, институт адмирала Берга, который так сильно сомневался в эффективности моей станции. Когда я вернулся из Китая в Москву спустя несколько месяцев, то «полканов» из Генерального штаба никто не встречал, а за мной прибыла шикарная машина. И полковник Генерального штаба доставил меня прямо на Арбат к новому заместителю министра обороны по электронике, которым за выпуск 500 моих электронных станций в течение трех месяцев стал адмирал Аксель Иванович Берг.
Блистательный адмирал встретил меня с красной коробкой в руке. Он сказал: «Мне поручено наградить тебя орденом Красной Звезды за твою работу в Корее. Когда там, в Корее, выяснилась высокая эффективность твоей станции, товарищ Сталин приказал в течение трех месяцев сделать 500 таких станций и установить их на самолеты МиГ-15 в Корее. Булганин собрал директоров всех крупнейших радиозаводов Москвы, Ленинграда, Горького, Киева, Воронежа, других городов и обратился к ним с призывом остановить трагедию нашей авиации в Корее, где американцы применяют новейшие электронные прицелы с очень большой дальностью действия. Министр сказал, что на наших самолетах нет станций со сравнимой дальностью обнаружения. И янки стали массово сбивать наши МиГи. Гибнут наши летчики. Но найдено решение в виде совсем небольшой РЛС, которая способна предупредить об опасности приближения «Сейбров», начиная с 10 километров. Этим практически парализуются дорогостоящие электронные прицелы американцев. Товарищ Сталин приказал за три месяца оборудовать этой станцией все 500 наших МиГов в Корее. В заключение министр обороны спросил директоров, кто из них возьмется выполнить приказ товарища Сталина?».
- В ответ, - продолжал А.И. Берг, - все директора заводов в один голос заявили: «Это совершенно невозможно! Только для подготовки оснастки нужно не менее полутора-двух лет!». Булганин побелел. Тогда я поднялся и сказал: «Николай Александрович! Если товарищ Сталин приказал и Родина требует, я берусь на опытном производстве своего института выполнить приказ и выпустить за три месяца 500 станций. Только разрешите мне сдвинуть планы научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ».
Николай Александрович Булганин разрешил распорядиться планами как угодно ради выполнения приказа Сталина.
А.И. Берг продолжал: «И мы выполнили приказ товарища Сталина. Мы работали дни и ночи. Весь институт был мобилизован на выполнение приказа, и мы его с честью выполнили. Все, кто имел хоть какое-то отношение к этой работе, были награждены. А твои начальники, твои, извини за выражение, «солдафоны», мое предложение представить тебя к ордену Красного Знамени не поддержали. Хотя ты не только разработчик станции, но и участник боевых действий с ее применением! С трудом они дали добро на орден Красной Звезды, и то после моего доклада Булганину. Я не думал, что у тебя в институте столько недругов, а у твоей идеи столько противников и завистников!»
Об авторе. Мацкевич Вадим Викторович, родился в 1920 г. в г. Новочеркасске. В 8 лет сделал первое изобретение - радиопередвижку в чемодане, а в 1936 г. создал первого советского робота. В 1942 г. окончил Ленинградскую Военно-воздушную академию им. А.Ф. Можайского. Участник Великой Отечественной войны.
В 1944-45 гг. изобрел станцию предупреждения «Сирена», а в 1968 г. - систему встроенного контроля бортовых радиолокационных прицелов.