Смолин Андрей Леонидович - выпускник Барнаульского ВВАУЛ 1983 года

 Smolin 

Контакт! Есть контакт!

        Как Вадик Трефилов ни голодал, ни изнурял себя утренними бегами, его лейтенантское розовощекое тело упорно не хотело весить менее 104 килограммов. На очередной врачебно-летной комиссии врачи "повесили" ему диагноз – ожирение энной степени. Это совершенно не помешало ему нормально летать и служить. Диеты с утомительными забегами были заброшены, а аппетит пришел в полную удовлетворенность.

Однако по жизни у Вадика было одно неудобство - центнер ушастого фюзеляжа чрезвычайно трудно спрятать от высокого начальства. Поэтому лейтенант Трефилов был активнейшим участником всех разборов, занятий и проверок.

Молодой офицер был не плох – довольно приличный лейтенант. Но по своей молчаливой и ломовой природе он хорошо умел работать, но был весьма слаб в разговорном жанре. Поэтому в гуманитарном направлении он был полным конусом (в животе много, а в голове мало).

На итоговой проверке марксистко-ленинскую подготовку эскадрильи проверял летчик-инспектор авиационного объединения полковник Жуковский. Как летчик, Жуковский вызывал почтение, но как человек был желчным, мнительным, нудным и въедливым.

Вадика, как смогли, спрятали в задних рядах группы летного состава и, уповая на удачу, эскадрилья принялась гонять призрак коммунизма если не по Европе, то хотя бы по степям Забайкалья.

Жуковский экзаменовал нещадно: и по темам лекций, и по первоисточникам, и по текущему политическому моменту, и по великим стройкам социализма. Вяло, но уверенно летчики отбивались своими далеко не блестящими, но стабильными знаниями.

И тут комэска досадливо закусил губу. Мелкий в росте полковник привстал с преподавательского гнезда и все-таки выследил распластанное за крайним столом крупноформатное тело Трефилова. Охотник за чужими знаниями вытянулся вперед, заострился и, наверное, даже принюхался – ни дать, ни взять - собака в стойке, почуяв дичь.

А это кто у нас замаскировался под ветошь на крайнем столе? Да, да, я Вас спрашиваю, товарищ лейтенант. Почему не участвуем в занятии?

Лейтенант Трефилов.

Так! А почему не сдаем итоговую проверку, товарищ Трефилов? А у всех есть плюсики, а у Вас ни одного! А у меня в журнале все записано.

Вадик глыбой возвышался в проходе между столами над подбежавшим к нему Жуковским. На его лице читался мучительный мыслительный процесс. Этот процесс вылился в ответную краткую, но убийственную фразу (по мотивам народных пословиц): "Так это…, когда киты, товарищ полковник, это… сношаются, то… кильке там… делать нечего! ". Полковник гневно задохнулся, покраснел, отошел на три шага от Вадика, смерил сверху вниз его взглядом, отошел еще на шаг и зло изрек: "Килечка значит, авиационная такая, килограммов на сто, сейчас мы посмотрим какого цвета у тебя томат, сейчас мы узнаем, как киты… размножаются!". Нашел взглядом комэска и неожиданно резко заорал: "Это что за бесполезное ископаемое, это что за селянин-молдаванин в эскадрилье!". Командир эскадрильи послушно доложил: "Лейтенант Трефилов Вадим Александрович 19.. года рождения, русский, 19.. года выпуска из Б-го высшего военного авиационного училища летчиков, сдал на классную квалификацию военный летчик третьего класса, летает без предпосылок к летным происшествиям".

Пытка Вадика марксизмом, да еще и ленинизмом продолжалась второй час. Его китель промок насквозь. Пот обильной утренней росой бил по всей площади крупного со скрежетом мыслящего разумного существа. Вадик, понимая высокую степень ответственности перед командиром эскадрильи и боевыми товарищами, пытался отвечать. Как жалки были его потуги! Не-да-но!

Умаялся, бивши младенца и славный представитель высокой комиссии. Он уже сам рассказал лейтенанту обо всех съездах, партийных конференциях, тезисах, Гондурасах и Камбоджах, о которых знал. Он уже почти любил лейтенанта. Он уже чувствовал на себе ответственность за его политическое образование. Единственное, чего не мог простить коммунист с солидным партийным стажем, так это незнание лейтенантом работ великого вождя мирового пролетариата.

Ладно, Вадим Александрович, дорогой ты мой лейтенант, контрольный тебе вопрос. Если отвечаешь положительно – тебе удовлетворительная оценка, а подразделению – хорошо, если не отвечаешь – извини. Как сказал Владимир Ильич, что самое главное при социализме? Ну…, ну…, Вадик…, смелее, ну…, он сказал у-чет и кон-…, ну, Вадик, кон-… (имелся ввиду ленинский учет и контроль).

Учет и контакт – так говорил Владимир Ильич Ленин, товарищ полковник! Лейтенант Трефилов ответ закончил.

А-а-а-а-а! Ты не лейтенант! Ты полумонокок недоделанный, бетонный самолет, мать твою бетонную бабу, контакт ты недоконтаченный, пилотяга жидко сраный! О твой лоб поросят бить только, килькобык деревянный! Понаберут в летные училища слабоумных из привокзальных буфетов! Раскудрявый хрен зеленый дуб врезной! Кырла-Мырла с крылышками! Ты у меня полетаешь, ты у меня налетаешься! Ты мне первоисточники как стихи читать будешь – наизусть и с выражением, ты мне их петь будешь на мотив интернационала!

Слюни и сопли полковника горячими нитями летели аж до третьего ряда оцепеневших летчиков.

А итоговую проверку эскадрилья сдала на оценку хорошо. И лейтенант Трефилов тоже успешно сдал ее на оценку хорошо. Только теперь при запуске турбореактивных двигателей вместо установленных команд "К запуску! Есть к запуску!", в этой эскадрильи стало хорошим тоном скомандовать по старинке (от поршневой авиации) "Контакт! Есть контакт!".

Все-таки великое наследие эти первоисточники!

За находчивость

Горячая летняя пора. Пора активной страды на ниве боевой подготовки Военно-воздушных сил. Три полнокровные летные смены в неделю. Керосина – залейся. Погода - "миллион на миллион". Дневные полеты сменяются ночными, тактические и огневые полигоны, полеты на сложный пилотаж, на фотострельбу по воздушным целям и другие сложнейшие виды летной подготовки. Что еще нужно нормальному строевому летчику для счастья? Как что? Еще нужен полноценный отдых! Нормальным мужчинам серьезной летной профессии - нормальный мужской отдых.

Живая легенда авиации, военный летчик высочайшего класса и вечный майор Короленко Павел Викторович (несколько тысяч часов налета и несколько десятков освоенных самолетов – никто точно не считал) решил устроить маленькую "бордельеру". А чего не устроить? Безнадежно любимая супруга со "спиногрызами" гостит у родителей на "витаминном" отдыхе. Денежные средства позволяют. Долгая ночь с пятницы на понедельник началась!

"Бордельера" получилась небывалого, можно сказать оперативно-стратегического размаха, ибо в народные гулянья были втянуты силы и средства соседнего вертолетного полка, а также часть женского персонала летных и технических столовых авиационного гарнизона.

Дядя Паша, на правах радушного хозяина, всех встречал, угощал, произносил зажигательные тосты, провожал, укладывал в ровные штабеля гостей, не дотянувших до посадочных огней. Кроме того, он не забывал вовремя отправить лейтенантов за очередными бутылочными "подвесками". Стандартная панельная квартирка представляла собой эпицентр наземного ядерного взрыва (сразу после взрыва). Многослойная табачная облачность резко ограничивала видимость сидящих за столом гордых крылатых людей. "Нормальные" напитки давно закончились и особо неутомимые офицеры принялись разводить авиационный спирт из пузатой бездонной канистры. Безобразия достигли вершину необузданности в воскресный день, и пик безобразий был обозначен хоровым пением на иностранном языке (на украинском) с дяди Пашиного балкона. Затем личный состав начал выдыхаться. Веселье клонилось к логическому завершению. На дне канистры еще что-то печально плескалось. Из закусок оставались только жаренные подсолнечные семечки и сухари, размоченные в остатках консервной заливки. По незрелости здоровья лейтенанты уже забылись во вздрагивающих кошмарных снах. Только несколько майоров и капитанов, недосягаемых в своей алкогольной стойкости, продолжали неспешный разговор о летной работе.

Если водка мешает летной работе – брось ты ее нахрен… эту летную работу!

Вот! А я Васильичу и говорю – че, ты, радиообмен ведешь, как дерьма в рот набрал и булькаешь. Говори ре-же, ре-же!

Ты после ввода-то прикройся кренчиком, прикройся и вот она цель – как на блюдечке, знай гашеточку дави.

Я тебе говорю с высоты своей выслуги лет, которая больше, чем мой возраст, ни один замполит не может нормально летать! Голова у них не тем веществом думает!

А знаете, почему в авиации одни лысые, а другие – седые? Потому, что лысые – это особо умные ребята, а седые – это те, кто с ними летает!

За оживленным профессиональным разговором никто не услышал, как открывалась входная дверь. И только дядя Паша боковым зрением увидел знакомую монументальную женскую фигуру, обозначившуюся в дверном проеме.

Ревизор не только приехал, ревизор был готов сначала шваброй гонять Пашиных собутыльников вокруг ДОСа, а затем долго и вдумчиво бить легенду авиации чем попало по чему попало, а обычно попадало очень увесистыми предметами домашнего обихода по самым уязвимым местам.

"Заинька…, ты приехала?", - промямлил дядя Паша. Мысли старого служаки метались в хмельной голове как горное эхо выстрелов в эту седую голову. Надо признаться, к чести старого летчика, соображал заслуженный ветеран в нестандартных ситуациях необычайно резво (летчик - он и в Африке летчик). Бочком, проходя мимо трюмо, он взял полученный на днях гвардейский значок и, неся его на вытянутых впереди ладонях, плаксиво заголосил: "Вот, Заинька, вот, Зоюшка, моя дорогая, выслужил твой Паша, вылетал безаварийно, пОтом и кровью, безупречно и беззаветно, не жалея сил и даже самой жизни, по округам и гарнизонам, без летных происшествий и предпосылок к ним, не взирая на тяготы и лишения…, вот… – орден дали!". Выданные всем накануне значки гвардии и, правда, чем-то походили на старые революционные ордена, да и откуда знать без уведомления приехавшей домой Зое Владимировне Короленко как выглядят эти ордена, если у мужа сроду на парадном кителе ничего не водилось кроме трех "песочных" медалей да комсомольского значка по молодости лет.

Теперь заголосила тетя Зоя: "Так как же тебе не стыдно, Паша, люди пришли радость нашу разделить, а ты их семечками угощаешь! Как же вы бедные, без закуски-то выпиваете?". Люди, разделившие радость награды и опасливо сгрудившиеся за дальним (от тети Зои) концом стола, непонимающе пьяно таращились на развернувшееся театральное действо.

"Бордельера" бескровно вошла в культурное русло и закончилась, как ни странно, мирным домашним чаепитием с тортиком.

Начерно убрав последствия ядерного удара по квартире, чета Короленко легла почивать. Дыша в спину похмельно почмокивающему засыпающему Паше, жена спросила: "Пашуля, а за что все-таки тебе орден-то дали, ты так и не сказал". Паша перестал причмокивать и четко проговорил: "За находчивость, за что же еще!". После этого он сразу уснул.

Либердон

Город N является не только крупнейшим металлургическим центром нашей Родины, но это еще и своеобразная Мекка для российских (ранее советских) военных летчиков. Большинство пилотов фронтовой авиации, переучивающихся на новую авиационную технику, училось именно в этом городе. Легенда гласит, что некогда там учился будущий одиозный руководитель люфтваффе, особо доверчивым даже показывают стол, за которым он якобы сиживал в довоенные времена. Недоверчивых убеждают тем фактом, что за время войны ни одна авиационная бомба не упала на город. Де не смогли фашисты бомбить таких славных представительниц города N, с которыми когда-то пребывали в близких знакомствах.

Некоторым авиаторам за время службы достается нелегкая доля учиться два, три раза, а то и больше. Неспроста при наборе в летные училища так тщательно проверяют состояние здоровья поступающих абитуриентов. Титанические нагрузки на организм при обучении может перенести далеко не каждый среднестатистический человек.

Вот переучивающийся летчик сидит на лекциях и, не выспавшийся до потери офицерского облика, мучительно "штопорит" отравленным похмельным сознанием. Изображая прилежное конспектирование глубоких мыслей военного лектора, слушатель крепко и бдительно держит в руке авторучку, опасно рискуя наткнуться на нее мутно-красным глазом при очередном "пикировании" безвольно опущенной головой. Пыточные занятия продолжаются до обеденного перерыва. Похлебав жиденького и горяченького в летной столовой, мученик военной науки отчасти приходит в приемлемое состояние. Во время, отпущенное на самостоятельную подготовку, он пытается устранить хронический недосып и коматозно кемарит в классе, примостив многострадальную головушку на стопку конспектов или замертво упав на составленные в ряд стулья.

И вот наступает долгожданный момент – конец занятий. Поспешно чистятся перышки, подсчитывается имеющаяся наличность и вперед, в атаку, на разграбление города. Пленных не брать, кроме лиц женского пола, шампанского и водки не жалеть! Петь до хрипоты, плясать до хромоты, пить до икоты, любить до ломоты. Глаза горят, в движениях офицеров появляются хищные повадки.

Наиболее популярны в офицерской среде два городских ресторана – это "Чайка" и "Восход", на жаргоне местных аборигенов соответственно "птица" (видимо по размаху крыльев кутежа) и "расход" (назван так, скорее всего по размаху цен).

У дверей в заведение, как и принято, "боевым кораблем" (по А.Макаревичу) стоит швейцар. Но он неприступен и важен только для гражданских "шпаков" толпящихся у ресторана в ожидании свободного местечка. Товарищей офицеров с полным уважением и неподдельным почтением пропускает вне очереди, угодливо распахнув дверь. Народ уважает армию, народ и армия едины! Да здравствует советская авиация! Каждую бомбу, ракету в цель! Наша цель – коммунизм! Для вас, товарищи военные, удобный отдельный столик. А если желаете, то можете присесть на свободные места к двум ожидающим прелестницам, дрожащим в нетерпении познакомится с такими симпатичными молодыми офицерами.

Вот и местные дамы. Некоторые из них, судя по возрасту, действительно, в свои лучшие годы могли видеть Геринга. Но встречаются и более юные соискательницы на простое человеческое счастье. Боевая парфюмерная раскраска заманчиво блестит в вечернем сумраке, наряды отличаются удивительной крикливостью и безвкусием. Женщины похожи на пестрые рыбацкие мушки-приманки, на которые ловят рыбу на перекатах быстрых рек. Но сегодня идет не рыбалка, а охота на мужчин, более того – на военных мужчин. По всему видно, что сегодня добыча будет богатой. Женщины от азарта и выпитого вина раскраснелись и стреляют густо намалеванными глазками со скорострельностью авиационных пушек.

Бал начинается. Ресторанная музыка рваным темпом заполняет пространство, мешая вести застольную беседу. Робкие парочки пробуют танцевать в центре зала. Военные не спешат танцевать: старый проверенный тактический прием – подпустить танки ближе и потом залпом ударить из всех орудий. Как принято в навигации (в старые добрые времена – в самолетовождении) пока снос не определился, глупо брать поправку на ветер. Пока же набирает ход дружеская пирушка (официальное название – офицерское собрание), тост следует за тостом, старшие офицеры строго следят за выдерживанием установленной периодичности наполнения и опорожнения рюмок.

Наконец наступает момент, когда любой мужской компании требуется присутствие женской составляющей. Встречаются два взгляда. Оценка обстановки. Цель обнаружена и опознана, цель в прицеле, захват, атака. Медленный танец. Офицер галантно приглашает и грациозно ведет партнершу в ритме танго. Женщина с загадочной полуулыбкой на ярко напомаженных губах целомудренно отстраняясь от мужчины, трогательно положила свеженаманикюренную пухлую ручку поверх майорского погона. Глаза ее – бездна, в которой тщательно спрятаны тоска одиночества и дикое желание. В конце танца дистанция в боевом порядке пары танцующих несколько сокращается, но не настолько, чтобы начать разговор. Поблагодарив поклоном головы, бережно офицер проводит даму к ее столику.

Коварный алкоголь делает свое дело, и взгляды становятся все откровеннее, движения раскованней. В следующем танце расстояние между нашими танцорами сокращается до того, что гордый значок военного летчика первого класса на атлетической груди офицера начинает возбуждать даму, щекоча своими золотыми крылышками ее бурно волнующуюся торчащую грудь. Разлет прически приятно касается обильно залакированными локонами щеку летчика. Он улыбается, ему уже хорошо. Она молчит и тоже улыбается. Они молчат, им уже хорошо вдвоем.

Влив в могучий натренированный организм более полулитра водочки, майор решается на контрольный разговор. С первым шагом очередного парного танца он не очень твердым голосом, но с некоторым вызовом произносит: "М-м-милая, у Вас дома есть будильник?". Милая не долго тянет с ответом: "Конечно, есть, даже два, но кто же Вам позволит спать, майор?". Ура! Ура! Ура! Обмен паролями состоялся, снос определился. Жгуче закипает страсть, медленный танец переходит в вертикальную прелюдию любви.

Приближается развязка, скоро произойдет разлет по запасным аэродромам. Но служивый народ разгулялся. Музыкантов не отпускают со сцены, заказывая все новые и новые песни. Пляски принимают массовый, почти половецкий характер. Буйство пестрых и защитных красок. Разгоряченные тела, потные лица, неприкрытые оценивающие взгляды.

Только один старый капитан не танцует. Женщины просто его отвлекают. Он сильно занят. Он часто и помногу выпивает, с аппетитом кушает, он наслаждается ресторанной атмосферой. Капитан служит в таком месте, где в ресторан можно сходить, только запрыгнув в проходящий мимо скорый поезд и быстро-быстро покутить в убогом вагоне-ресторане до следующей станции, а затем вернуться обратно в гарнизон на встречном поезде. Поэтому он гуляет со смакованием, ресторанная музыка звучит волшебно в его отмороженных ушах, его неизбалованному желудку кухня ресторана кажется царской. Капитан знает толк в ресторанах, поэтому, поймав пьяным взглядом, опаздывающим за поворотом головы, ресторанный ансамбль, он решается заказать песню для своей израненной военной души. Гулять, так гулять! Поддерживаемый под руку младшим коллегой, он встает перед музыкантами, и, покачиваясь, непрерывно икая и призывно размахивая денежной банкнотой, громко заказывает песню: "Либердона давай!". Музыканты совещаются, роются в своих засаленных нотах, но песни с таким названием не находят. Лабух виновато разводит руками, жадно поглядывая на деньги капитана. Но капитан тверд и неумолим как военный приказ: "И-и-и-к-либердона давай, милейший!". Назревает скандал. К сцене выходит непосредственный командир капитана. Сходу, оценив неуемное рвение подчиненного к прекрасному жанру эстрадно-ресторанного вокала, он распоряжается хорошо поставленным командирским голосом: "Что вам не ясно? Спойте ему "Левый берег Дона" Шуфутинского! Что не понятно?". Подполковник служит и летает вместе с этим капитаном уже лет десять, поэтому даже если бы капитан ввиду нетрезвости даже не мог говорить вовсе, его командир понял бы, какую песню тот хочет заказать. Капитан в слезливой благодарности за точный перевод его несвязной речи лезет целоваться к командиру со щенячьим возгласом: "Петрови-и-и-и-ч!". Всем легко и радостно. Грянул пресловутый "Либердон". Щедро наливается и выпивается один из первых посошков.

А утром вновь начинается учебный день. На перерыве между занятиями встречаются в туалете вчерашние гуляки. Капитан пригоршнями плещет холодную воду в лицо, пытаясь таким образом распрямить полученную с вечера деформацию обшивки. Майор, кляня в душе вчерашнюю подругу за саднящую разодранную в порыве страсти спину и разглядывая в зеркале свою шею в бурых пятнах засосов, осуждающе произносит: "Полный либердон, товарищ капитан, полный!".

Неравная схватка

Авиационный техник самолета Слава Бякин был не просто нудным. Он был до чрезвычайности нудным. Он был крайне и невыносимо нудным. Даже его милейшая терпеливая жена – великомученица Екатерина и та сбежала от него к молодому летчику соседнего полка. Слава знал все: от гинекологии до космоса, и от мировой экономики до микробов (причем, знал всех микробов лично и поименно). Самое нудное, что своими познаниями Слава настоятельно делился с людьми находящимися рядом и при этом он безбожно фантазировал (да просто врал!). После его монотонного рассуждающего и поучающего голоса появлялось стойкое ощущение попадания собственной обувью в продукты канализации, а во рту появлялся отчетливый привкус уксусной кислоты.

Нелюбовь к Славику сослуживцы выражали по-разному: кто-то старался просто его не замечать, кто-то сразу с безопасной дистанции посылал несмолкающего говоруна туда, куда русские люди ходят ежедневно, помногу и с видимым удовольствием. Технический состав, весьма гораздый на выдумки, втихую изводил Бякина розыгрышами и мелкими пакостями: то ему дремлющему свяжут контровкой штиблеты, то душистым раствором хлорки слегка оросят его остывающий обед. Но никто и ничто не могло вывести Славу из равновесного занудного состояния. И его голос липким мотивом звучал на аэродроме, в столовой, в штабе, сводя с ума всех присутствующих при этом.

В ту пору прославленный авиационный полк, воинственно бряцая оружием, вступил в полосу ответственных учений. Особенность запланированного летно-тактического учения состояла в том, что на стороне "ихних голубых" (мы-то свои, "красные") играла часть специального назначения. Все знают по фильмам и книгам про этих чудо воинов: стреляют на косой взгляд и невнятный звук, могут не питаться (или только лягушками и змеями), не спать (или только на бегу), под водой не горят, в огне не тонут. Не снимая буденовки, парашюта и акваланга сразу в бой. Кирпичи на голове (чужой и своей) разбивают в мелкую крошку. Так, что иностранные береты всех раскрасок, японско-китайские ниндзи и якудзы оптом отдыхают, нервозно покуривая в сторонке.

По поводу ожидающегося нападения на аэродром озабоченное командование полка предприняло ряд решительных мер, направленных на усиление охраны и обороны аэродрома: у кривого от постоянных автомобильных таранов шлагбаума дополнительно выставили несокрушимого воина с потертым штык-ножом и заинструктировали в усмерть личный состав. Особенно в запугивании авиаторов преуспел замполит полка (офицер удивительной судьбы!), познавший в юности тяжесть срочной службы в Воздушно-десантных войсках. Мастер художественного слова и надувания мыльно-идеологических пузырей чревовещал так убедительно, что временами самому становилось страшно: "Подберутся они незаметно, как тени, хоть днем, хоть ночью, часовых всех скрутят, связь перережут. А когда наступит время "Ч" – взлетят на всех наших объектах заминированные сигнальные ракеты, они ворвутся на КДП и нагло ткнут автоматом в нос командиру. Все, накрылся аэродром женским тазом".

Народ выгнулся и непомерно напрягся во всеобщем стремлении к бдительности. Тут же, в угаре этой бдительности изловили проезжающего мимо аэродрома инвалида. Инвалидную мотоколяску арестовали, а комендант аэродрома пристрастно допросил задержанного. Хорошо, что вмешался командир полка, а то бы в запале довели испуганного деда-ветерана до инфаркта. Затем на вершине близлежащей сопки был замечен наездник на низкорослой забайкальской лошади. Незамедлительно было организовано стремительное преследование на дежурном тягаче. Но стремительный тягач метров пятьсот дымно агонизировал и чахло умер, а всадник с головой (вероятно, это был местный ковбой бурятской национальности), обнаружив погоню, проворной точкой скрылся за горизонтом. В такой изматывающей обстановке, когда повсеместно мерещились коварные агрессоры, закончился еще один день учений.

Бякин неторопливо выполнил послеполетную подготовку на своем подопечном самолете и отбуксировал его на эскадрильскую стоянку. При отсутствии слушателей, которых ему так не хватало, Слава, сидя на поросшем жухлой травой склоне железобетонного укрытия, подставил позднему нежаркому солнцу свое бледное лицо и предался глубоким размышлениям о глобальных проблемах человечества. В таком положении его и прихватили. Неведомая силища грубо спеленала вялого мыслителя брезентовым чехлом, и щедро награждая весьма ощутимыми пинками, куда-то потащила. Пленника долго несли на руках, затем, видимо подустав, поволокли по траве. Молчаливые диверсанты бросили свою ношу и для острастки, еще разик-другой буцканули по Славиному страдающему седалищу. "Притащили в свое шпионское логово, пытать будут", - затравленно подумал Бякин. Нестерпимо ныли побитые бока. Едкий запах керосина, идущий от брезента, затруднял дыхание. Время затаилось, и Слава затаился вместе с ним. Узнику чудились какие-то подозрительные шорохи, шаги, звуки осыпающейся земли. Верный воинской присяге воспитанник ленинского комсомола старший лейтенант Бякин для себя твердо решил ни под какими пытками не выдавать военные секреты родной воинской части. Но время шло, а диверсанты все не приходили. Слава начал натужно кричать, когда уже не стало сил протолкнуть свой крик через плотную материю, он стал громко визжать. Когда визг перешел в неясный хрип, жертва диверсии оставила попытки привлечь к себе внимание и только изредка похрюкивала и подрыгивала затекшими ногами.

В конце летной смены инженер эскадрильи устало обошел стоянку и, к своему удивлению, обнаружил не зачехленный самолет. Немолодой майор витиевато поупражнялся в сквернословии, заодно упомянул тихим словом всю родню нерасторопного техника, обошел вокруг железобетонного укрытия и с удивлением обнаружил за колючей проволокой ограждения мычащий мешок. Распеленав брезент, он ошеломленно уставился на появившееся из свертка измазанное и взопревшее Славино лицо.

В курилку, где расположился технический состав, ожидавший отъезда с аэродрома, Славик ворвался как нежданное расстройство желудка. Постояв мгновение в центре круга, он обвел всех суровым взглядом и завопил срывающимся фальцетом: "Сидите, курите, козлы маслопупые, технота замусоленная, ветошь бэушная, верблюды вы татаро-бурятские!". И уже с неподдельным трагизмом и слезой в голосе укоризненно добавил: "Где же вы все были, когда я один на один со спецназом дрался?". От дружного хохота крыша курилки поднялась и чудесным образом повисла в воздухе. Поруганная жертва террора непонимающе закрутил головой, силясь понять реакцию на его речь.

Когда отсмеялось, обхохоталось и оборжалось, многострадальный Славик узнал, что захват аэродрома не состоялся, ибо "чудо-рейнджеры" условного противника заблудились в бескрайней степи (слава Забайкалью, где вместо дорог зачастую просто направления), а роль матерых террористов сыграли его давние сослуживцы. Техник соседнего самолета из родной эскадрильи и механик-прапорщик, скрытно подобравшись к надоевшему всем однополчанину, накинули на него брезентовый чехол, пару раз протащили вокруг его же укрытия и выбросили за проволочное ограждение. Ну, под шумок скоротечного захвата попинали слегонца (то-то душу отвели).

От такой подлости и несправедливости человеческой Слава Бякин, может быть впервые в жизни, замолчал. Он честно изображал обиженную на весь мир немую рыбу ровно неделю и, когда в части уже вздохнули с облегчением, Бякин занудил с удвоенной силой. И его нудный и противный голос вновь взвился над очаровательными забайкальскими далями, убивая на лету еще по-летнему резвых мух.

Добавить комментарий