Смолин Андрей Леонидович - выпускник Барнаульского ВВАУЛ 1983 года
(без малого автобиографическое)
Оп-па!
Попался как-то мне на глаза один небольшой рассказ. Его автор повествует об одном случае, увиденном им в небольшом сибирском городке. Кратко изложу суть этого рассказа. С балкона квартиры, расположенной на пятом этаже старенькой пятиэтажки, откуда слышались громкие звуки гулянки, выпадает неприлично пьяный мужичонка.
По пути к матушке-земле он остервенело рвет бельевые веревки на нижних балконах, затем долго и упрямо путается в сучьях дерева, растущего под домом, и, наконец, звонко плюхается на асфальт, как и положено, седельным аппаратом.
Увиденный экстремальный полет не впечатлил автора рассказа, ибо русский народ довольно регулярно летает с балконов и окон, опираясь не на силу крыльев, а на силу пьяного разума.
Но как его поразила итоговая фраза этого "баллистического парашютиста", которую тот произнес сидя на асфальте и после выдержанной значительной паузы: "Оп-па!". В данном случае "оп-па", видимо, выражало крайнюю степень удивления.
Бесспорно, что по силе выражения современное молодежно-космополитическое "вау!" никогда не сравнится с нашим исконно русским "оп-па!".
Это был обычный день, 22 октября 1986 года. Средний Восток, Демократическая Республика Афганистан. Я – старший лейтенант, ведомый пары заместителя командира отдельной авиационной эскадрильи. Выполняем второй вылет из трех запланированных. Летим на воздушную разведку укрепленного района, расположенного в приграничной зоне с Пакистаном. Мы даже не догадываемся, что сегодня эту базу моджахедов основательно "отутюжили" штурмовики и порядком разворошили это "осиное гнездо". Мы же мирные фотографы: "Замрите, пожалуйста, улыбочку!". Взнузданный боевой "Стриж" исправно несет меня на юг вслед за самолетом ведущего и жарким, совсем не осенним солнцем. Выходим в заданный район на предельно малой высоте, сходу встаем на первую ось фотографирования. Отработали, подскок, энергичный разворот на второй участок разведки. Своим опытным нюхом ведущий что-то учуял, в эфире звучит команда: "Близко не ходи, маневрируй". На снижении начинаю крутить противозенитный маневр, запас скорости позволяет выполнять его достаточно энергично.
Внезапно раздается сдвоенный удар в районе фюзеляжа. Самолет, как от удара громадной кувалды вздрагивает и начинает ощутимо тормозить. Бросаю взгляд на приборную доску – обороту резко падают, горит табло "пожар". Вот тут-то и выдаю в эфир фразу, наполненную искренним изумлением: "Оп-па, попали!". Мой славный боевой ведущий Анатолий Иванович аж заикаться начал, тоже, видимо, от большого удивления.
- Ку-уда по-опали?
- Попали, обороты падают!
- Бросай подвески, разворачивайся вправо в сторону Хоста!
Отработанные до автоматизма на тренажах действия давно уже проделаны: двигатель – на малый газ, включил систему пожаротушения, аварийно сбросил подвесные топливные баки и блоки ракет, используя запас скорости, набрал высоту. Судя по поступлению дыма в кабину и зашкаливающей температуре двигателя мои попытки тушить пожар – мертвому примочки. Выключаю наддув кабины, подтягиваю маску, перехожу на питание чистым кислородом. А вот с разворотом получается плохо. Боевой самолет по своей аэродинамике совсем не похож на рекордный планер и без работающего двигателя летит с качеством топора. Все, что мне удалось сделать – это без потери скорости развернуться вдоль границы. Принимаю решение тянуть на горящем самолете до последнего, ибо слишком еще свежи воспоминания о гибели экипажа спарки советников, катапультировавшегося в районе аэродрома и расстрелянном духами в воздухе у всех на глазах. Как-то меня не прельщает перспектива приземлиться прямо на духовские штыки. Слышу, как Иванович связывается по радио с командиром вертолета поисково-спасательного обеспечения. Высотомер неумолимо ведет обратный отсчет моего полета. Из-за поступающего в кабину дыма плохо видны приборы, режет глаза. Нервозно начинаю вычислять безопасную высоту катапультирования, учитывая большие превышения местности в этом районе.
Все, пора выходить строиться на свежий воздух. Докладываю о катапультировании, но меня уже никто не слышит, самолетная радиостанция печально скончалась. Плавным движением ручки управления на себя гашу скорость до минимальной, принимаю изготовочную позу, сжимаю и рву на себя держки катапульты. Как при замедленном воспроизведении кадров кинофильма наблюдаю мой выход из кабины, испытываю срабатывание пиропатронов, срабатывание автоматики кресла, разлет каких-то пыжей и обрывков. Мощный рывок – и я раскачиваюсь под спасательным парашютом. Вижу, как подо мной устремился к земле полностью объятый пламенем мой самолет.
Как научен, первым делом осматриваю купол парашюта (как будто есть вариант с запасным) и неприятно поражаюсь количеству конструктивных щелей в нем. Затем, изловчившись, натягиваю почти слетевшие ботинки, висящие на больших пальцах ног (разгильдяй – никогда не застегивал положенные ремешки). С унынием смотрю на набегающую скалистую местность внизу, несет меня довольно сильным ветром. Разворачиваюсь в подвесной системе, осматриваюсь, вижу, как по небольшому горному плато в мою сторону движутся черные лохматые точки. Духи! Подтягиваю автомат, накручиваю раструб пламегасителя, досылаю магазин, изготавливаюсь к стрельбе. Нет, для стрельбы далековато, за километр. Но как чертовски неприятно висеть этакой люстрой-мишенью. Начинаю изображать чудеса парашютно-десантной подготовки (вот уж никогда не был любителем парашютных прыжков), затягиваю одну группу строп. Парашют начинает скользить, затем, по мере затягивания строп, и вовсе полощется бесформенным полотнищем, увеличивая вертикальную скорость снижения до свиста. Все, пора приземляться, отпускаю стропы. Коротко и кротко прошу Боженьку посадить меня мимо минного поля. Обнимаю автомат, в нем моя жизнь, пусть и короткая, но жизнь. Удар приземления, падение. Трещат мои бедные бока, лихо перебирая камни-валуны. Купол парашюта цепляется за скалу и гаснет. Над собой слышу гул турбины – в небе мой ведущий прикрывает меня. Но я-то знаю, что боеприпасов у него на пару заходов, да и топливо на исходе. Отчетливо слышу, как где-то поблизости по нему лупит длинными очередями духовская ЗГУ-шка. Приходит какая-то злость, даже ярость. Отвязывая зубами автомат, хотя в кармане есть летный нож, бормочу вслух: "Ну, гля, тля, мля, сейчас побегаем, вот ужо мля, тля, гля сейчас постреляем!". Невольно подсчитываю: автомат, к нему сто двадцать патронов, пистолет с сотней патронов, две гранаты. Итого, если снайпер или гранатометчик не накроет, минут тридцать-сорок можно продержаться. Сейчас мне важно как можно быстрее занять удобную позицию для стрельбы. Я нахожусь почти на дне горного распадка, на одном из гребней которого скоро появятся бородатые. Надо карабкаться на противоположный склон. По времени, скорее всего, не успею, духи появятся раньше, а я еще буду на склоне. С сожалением понимаю, что мой застиранный, а в девичестве песочного цвета комбинезон ярким мишенным пятном выделяется на фоне местности.
И тут слышу самый приятный в жизни звук – где-то рядом молотит лопастями вертушка. Понимаю, что подсесть вертолету негде, везде торчат клыкастые скалы, замечаю вверх по склону и на удалении нескольких сот метров пологий каменный пупок. Зажигаю огнем и дымом сигнальный патрон, бросаю в сухие пучки травы, на которых лежит мой парашют и носимый аварийный запас и, убедившись, что добро загорелось, начинаю самый первый и самый быстрый в своей жизни горный кросс. Сказать, что я побежал – это все равно, что промолчать, я не побежал, я полетел и поскакал как наскипидаренный горный козел вверх по склону, причем с набором скорости! Из-за горушки с большим креном вываливается "восьмерка", бурно поливая местность из курсового пулемета. Мелькает мысль: "Хоть бы с перепуга по мне не навернули!". Нет, ребята меня видят и подвисают над намеченным мной пупком. Забрасываю в протянутые из проема кабины руки автомат и самого себя. Все, я на борту. Звонко лязгают пули по обшивке вертолета – это последний и уже бессильный привет от моих сильно сердитых преследователей. Штурман вертолета Валя улыбается, сует мне в руки стандартную фляжку, спрашивает о самочувствии и показывает на стоящий в салоне мешок с яблоками: "Закуси!". Не замечая крепости напитка, делаю емкий глоток, кручу в руках большое красивое яблоко и невольно любуюсь им.
Слава армейской авиации! Слава советским вертолетчикам! Выполняя задачу по доставке почты, без парашютно-десантной группы на борту, с заклинившим пулеметом они самоотверженно полезли спасать меня в огонь и вытащили из под носа у душманов, уже предвкушавших легкую добычу.
На аэродроме первым меня встречает Анатолий Иванович, мы обнимаемся. Я, немного бравируя от счастья своего благополучного спасения, выдаю фразу из какой-то приблатненной песенки: "Командир, извините, такси угнали, я вернулся налегке!".
Два часа подряд мы с шефом стоим и оправдываемся перед высокопоставленным авиационным начальником из большого штаба. Мы безропотно выслушиваем его жаркие речи, наполненные негодованием. Оказывается, какие же мы дураки и негодяи, разгильдяи и вредители, если нас сбивают какие-то дехкане. В конце образцово-показательной порки, полковник делает предположение о том, что мы его обманываем с истинными обстоятельствами авиационного происшествия, выражает готовность слетать к обломкам моего почившего самолета, дабы достать записи средств объективного контроля и вывести нас на чистую воду. Тут мы с Анатолием Ивановичем откровенно ухмыляемся – нам достоверно известно, что этот штабной воитель коллекционирует боевые вылеты только методом полетов на ретрансляцию радиосвязи, причем на такой высоте, куда не долетают ни пули, ни даже ракеты противника. Да и какой вертолетчик добровольно повезет его в такую, пардон, задницу.
Мой ведущий остается на аэродроме рисовать на ватмане схему наших с ним грехов, а меня милостиво отпускают отдохнуть. Я прихожу в свою убогую комнатенку и, не раздеваясь, с выкриком "оп-па!" обрушиваюсь на застонавшую пружинами солдатскую кровать. Это мое "оп-па" уже не содержит удивления, оно содержит дикую усталость и удовлетворенность от окончания такого бесконечного дня. Сплю долго и без сновидений.
Ровно через восемь дней наша пара успешно выполняет полеты на воздушную разведку результатов удара по тому же укрепленному району.
Халява
Любит все-таки русский человек халяву. Это жаргонное словечко у большинства россиян будит в душе теплые чувства и воспоминания. А так как наша армия это плоть народная, то и человеку с ружьем не чужды халявные устремления.
Халява первая, положительная
Было это за рубежами нашей Родины в одной немецкоязычной стране победившего социализма. Перед тремя весьма достойными офицерами стояла не тривиальная задача – при неимении валютных запасов вволю накушаться водки. К сожалению, в наличии имелась только одна бутылка – этого было явно мало трем крепким и здоровым организмам. Спокойно! Это же были зубры тактики, профессионалы творческого подхода к решению поставленных задач, асы нешаблонных приемов и методов. Срочно был изготовлен муляж: в бутылку от водки налита вода и аккуратно закрыта штатной крышечкой. Халявщики зашли в людное питейное заведение, выбрали центральный столик и шумно привлекли к себе внимание публики. Насобирав мелочь по всем карманам, друзья заказали закуску – соленые сушки. Теперь внимание! На виду у всех комбинаторы разлили и залпом выпили по стакану воды, при этом, артистично крякая и морщась, бережно занюхали сушкой (одной). Тактичные немцы восхищенно смотрели на этих непонятных, но таких могучих военных русских. Затем была разлита подлинная бутылка водки. Дабы уверить худосочных иностранцев в широте и размахе непонятной русской души, от соседнего столика пригласили попавшегося под руку "Ганса", щедро ему плеснули. Весь ресторанчик замер в священном трепете. К своему позору, тощий "Ганс" не смог осилить стакан этого исконно русского напитка. Да где ему, шклявой немчуре-то. Русские богатыри проделали этот трюк в один большой и дружный глоток. От соседнего иностранного столика тут же перекочевала бутылка шнапса с предложением на коверканном русском языке проделать этот фокус на бис! Все, пошла халява, покатила!
Халява вторая, отрицательная
Период действия – некоторое время спустя от вышеописанных событий. Место действия – все та же страна. Состав участников – тот же. Цель акции – идентична предыдущей: набраться до светло-фиолетовых соплей, ну, и пообщаться, конечно. Все отличие от прошлой сцены – в наличии золотого запаса у друзей, ибо гуляли они не на халяву, а на свои кровные (после получения валютного денежного довольствия).
Наших героев заинтересовал иноземец, подошедший к стойке бара. Он о чем-то переговорил с барменом и вслед за тем звякнул висевшим над стойкой колоколом, похожим на морскую рынду. Многочисленный народ, сидевший в заведении, услышав звон колокольчика, пришел в неистовство, все кричали, хлопали, что-то выкрикивали. Надо сказать, что реакция зала пришлась по душе друзьям. Они оккупировали место у колокола и начали вызванивать на нем марш авиации. Посетители бара ополоумели. Рев, свист и аплодисменты не смолкали. Все бросились обниматься с искусными русскими звонарями, слюнявили поцелуями и признавались им в любви, причем на добротном немецком языке.
В конце этой славной пирушки, когда официантка принесла счет с почти астрономическими цифрами, наша компания незамедлительно бросилась бить рожу бармену. В боевом азарте драки разбили много посуды и поломали часть мебели. Пока немцы искали толмача, наши славные соотечественники успели-таки зачистить бармену его широченное мурло, а потом уже стали спокойно разбираться в ситуации. Скандалистам объяснили (через переводчика, конечно), что каждый удар колокола означает намерение звонящего угостить всю публику заведения тем продуктом, который он заказал себе. А заказывали наши чревоугодники себе не слабо! Пришлось им, оставив на месте происшествия одного из офицеров в залог своей платежеспособности, полночи рысачить по воинской части и занимать конвертируемые денежные знаки, чтобы расплатиться с рестораном. А для прусаков получилась, конечно, добрая халява!
Штурманский расчет
Штурман эскадрильи шел домой. Шел – это сильно сказано, скорее добирался. Он не помнил праздничного повода, широко отмечаемого в гаражах, зато он твердо помнил, что пора идти домой, "на базу". Сегодня он достиг второй степени опьянения, когда при кажущемся равновесном положении тела в пространстве спонтанно качается горизонт, и это обстоятельство сильно затрудняло его походку. Он с угрожающей амплитудой раскачивался во все стороны, но неизменно умудрялся выдерживать линию заданного пути, сверяясь с намеченными контрольными ориентирами и проговаривая их вслух: "Тэ-э-кс, помоечку прошли, тэ-экс, вот и "Военторг", тэ-экс, мы на линии пути!". В особо критические моменты, когда столкновение с земной поверхностью становилось почти неизбежным, штурман внезапно принимал строевую стойку и орал диким голосом: "А по сопатке!". После такой своеобразной угрозы самому себе он стабилизировался в пространстве и вновь продолжал передвижение. В конце этого неимоверно трудного пути навигатор совершенно выдохся, и даже громкие угрозы в свой адрес уже не помогали.
Но какой же умница начальник гарнизона, размечавший посадку тополей (другие деревья в той стране не растут) вдоль домов. Деревья росли друг от друга ровно на таком расстоянии, чтобы безопасно пролететь между ними в неконтролируемом движении и гарантированно обхватить ствол следующего тополя.
Таким отлаженным приемом "от ствола к стволу" штурман добрался до траверза своего подъезда. Далее обстановка осложнилась – расстояние между крайним деревом и подъездной дверью оказалось значительнее, чем мог преодолеть виртуоз штурманской линейки. Он прижался спиной к корявому деревцу и тоскливо смотрел на такой уже близкий, но такой недосягаемый подъезд родного дома. Только две говорливые бабульки на лавочке у подъезда живо обсуждали текущую сексуально-политическую обстановку в отдельно взятом гарнизоне, поэтому помощи было ждать неоткуда. Штурман сосредоточился и начал рассчитывать маршрут и профиль конечного участка пути. Бабки прекратили прения и заинтересовано уставились на штурмана. А штурман зачем-то шумно почмокал губами воздух, посмотрел на сумрачное небо, поднял воротник демисезонной куртки и глубоко на уши напялил фуражку. После этих почти ритуальных манипуляций, он развернулся от направления на свою дверь вправо ровно на сорок пять градусов, словно хотел попасть в соседний подъезд, и с отчаянным первобытным выкриком "И-э-эхья" начал движение. По мере выполнения невиданного полета к соседнему подъезду, его словно сильным боковым ветром стало неудержимо сносить влево к своей двери. Как ни странно, описав ровную размашистую дугу с левым креном, этот повелитель девиации, с грохотом врезался в заданную входную дверь и, сползая по ней, ухватился за дверную ручку. Штурман был на редкость воспитанным офицером, поэтому, мотыляясь вокруг спасительной ручки, еще повернул голову к бабушкам-соседкам и, изобразив улыбку-гримасу, почтенно поздоровался: "Здрас-с-с-ти!". Одна из старушек покачала головой и многозначительно, не-то осуждающе, не-то восхищенно проинформировала свою подругу: "ШТУРМАН!".
Спиртомер (детектор дозы)
- Привет, Степашка! (радостно).
- Привет, Анютик! (устало).
- Убрали территорию? (риторически).
- Убрали! (привычно).
- Пил? (принюхиваясь).
- Не! (не убедительно).
- Быстро повторяй за мной: параллелепипед, Бранденбургские ворота, синхрофазотрон! (менторским тоном).
- Параллелепипед, Бранденбургские ворота (довольно складно в пьяненькой запальчивости), синь-хрень-фа-зень-трень… (в полном ступоре).
- Так, понятно: четыреста водочки без закуски и два пива сверху! (не допуская возражений).
- Не-е-е-а, четыреста и одно пиво! (в попытке к снижению тяжести вины).
- Степка! (угрожающе).
- Ну, два, два пива было! (обреченно).
- Быстро разделся, в душ, горячий чай и в "люлю"! К детям не лезь, спят! (командирским тоном).
- Бегу, Анюточка. (покорно семеня в ванную комнату). У, спиртомер! (бубня вполголоса).
- Степка! Мой! (обожаемо глядя вслед и потягиваясь сдобным телом из тесного потрескивающего халатика).
Обезьян Васька
После очередной операции по спасению завоеваний Апрельской революции наши знакомые вертолетчики привезли из Джелалабада пару парашютных сумок изумительных грейпфрутов, которыми по прилету щедро с нами поделились, и маленькую обезьянку. Так как по некоторым визуальным признакам это была особь мужского пола, назвали ее просто и по-русски незатейливо – Васькой. Обезьянка поражала своим умением ловко очищать своими маленькими пальчиками, так похожими на человеческие, мандарины и бананы и пожирать их в несметном количестве. Это было довольно дружелюбное и совсем ручное существо с потешной мордочкой. Наш сосед по фанерной келье Аркадий решил сфотографироваться на память с таким экзотическим животным на плече, и был тут же обильно обмочен струей экзотической мочи.
Мы с Игорьком развлекались – приходили в свою комнату, крутили носами и все выспрашивали друг у друга, чем это у нас пахнет, а потом, глядя на непонимающего и принюхивающегося Аркашу, хором себе отвечали: "А-а-а, опять воняет обезьяньей мочой!". Сосед беззлобно материл нас.
Проблемы с Васькой начались в период его полового созревания. Так как в нашей окрестности ареал обитания данных млекопитающих полностью отсутствовал, всю подростковую энергию гиперсексуального влечения Васька выплеснул на местных кошек. Кошачий рев стоял по всему городку, не давая спать даже устало пьяным прапорщикам. Васька любил кошачью породу, пока она совсем не кончились. За пару месяцев вывел всех гарнизонных мурлык на нет. Вслед за тем, он, немного погрустив, решил перенести свою любовь на аборигенных крупнопородных собак, но получил такой достойный отпор, что неделю зализывал полученные ранения.
С тех пор Васька впал в жуткую депрессию. Неохотно питался, стал крайне раздражительным и начал чахнуть на глазах.
Вертолетчики (ну, умники же!) решили лечить его "по Дарвину", то есть как человека. Как русский человек выходит из депрессии? Правильно – традиционно, с массированным применением алкоголя. Спирт обезьянья душа не приняла, а вот к бражке Васька быстро приохотился. Общеизвестно, что быстрее всего спиваются женщины и животные. Грустно было наблюдать, как это человекообразное существо маялось поутру с похмелья. Обняв свою голову ручонками, Васька раскачивался из стороны в сторону, сидя на кровати и жалобно смотрел в сторону холодильника. Получив утреннюю дозу от "докторов-благодетелей", облизывался, оживал, молниеносно выхватывал у кого-нибудь зажженную сигарету и, ускакав в свой угол, смешно пыхтел там табачным дымом, пребывая уже в отличном настроении.
Умер Васька не от вина, умер он все-таки как герой-любовник. Выслеживая камышовую кошку, поселившуюся со своим выводком рядом с охраняемой зоной, нарвался наш обезьян на мину.
Сосед Аркадий резюмировал боевую потерю: "Любовь, еперст, вам не шутки, еще полгода покукуешь здесь без бабы, так прижмет, что и по минному полю за ней родимой побежишь!".
Примечания автора
Рында – корабельный колокол, точнее – его звон в полдень.
Толмач – переводчик (устар.).
Девиация – отклонение.
Апрельская революция – антифеодальная революция, произошедшая в Афганистане 27 апреля 1978 года.
Джелалабад – город в провинции Нангархар в Афганистане.
Моджахед – участник джихада, силовой борьбы с неверными.
Стриж – самолет Су-17.
Предельно малая высота – менее 100 метров.
Хост (Матун) – город на юго-востоке Афганистана, в провинции Пактия
Советники – в рамках советско-афганского военного сотрудничества начиная с 1955 года в Афганистане присутствовали военные специалисты и консультанты из СССР (советнический аппарат).
Держки – ручки для приведения в действие катапультного кресла.
ЗГУ – зенитная горная установка.
Дехкане – крестьяне.
Средства объективного контроля – технические средства для записи параметров полета, для обывателя – "черный ящик".