Смолин Андрей Леонидович - выпускник Барнаульского ВВАУЛ 1983 года

 Smolin      Музыка – мать ее!

Девочка сидела на снегу и плакала. Плакала горько, по-детски безутешно.

Володька залихватски, стоя на ногах, скатился с ледяной горки, но в конце спуска не устоял, сбитый очередной гурьбой любителей скоростного спуска. Отряхнул шинель от снега, рванул на повторный подъем и тут услышал плач. На спрессованном снегу сидела девочка-подросток и, обхватив коленку, тоненько скулила. Обильно лились крупные горючие слезы из-под заиндевевших ресниц.

Деточка (откуда обращение такое взял?), ты чего ревешь как белуга?

Я не деточка и не белуга! Я колено ударила, больно!

Вставай, я отряхну тебя от снега.

Не могу встать – нога сильно болит.

Две вещи открылись для третьекурсника Володьки Зелина после поднятия пострадавшей на руки: это была действительно не деточка (все положенные природой девичьи округлости торчали в нужных местах даже через легкую шубку) и второе - девушка была необыкновенно красивой и невесомой.

Молодая особа, смочив отворот Вовкиной шинели соленой водицей, была посажена на парковую скамью. Когда Володька с видом опытного травматолога начал ощупывать колено, пронзительный девичий визг разнесся над городским парком.

"Так, мадмуазель (где сегодня такие слова откапывал?), перелома у Вас нет, это я говорю как опытный и не раз поломанный спортсмен! Вероятно, сильный ушиб, придется Новый год встречать слегка хроменькой", - тут же "самодельный хирург" пожалел о произнесенной фразе – девушка, услышав ключевое слово "хроменькой", ударилась в натуральный рев.

А где твои одноклассницы-подружки?

Не одноклассницы, а однокурсницы! Они домой пошли, а я решила прокатиться напоследок.

Прокатилась! А живешь-то далеко?

Нет, недалеко.

Курсант, уже твердо освоивший азы военного искусства, сосредоточенно принимал Решение командира. Два условия обстановки кардинально влияли на выполнение задачи доставки подраненной девушки в отчий дом: отсутствие транспорта в данной местности и лимит времени, ограниченный увольнительной запиской.

Решение было принято.

Милая девочка (что творилось с его речью?), показывайте дорогу, я отнесу Вас к матушке.

Не донесете, я тяжелая (от двусмысленности фразы покраснели оба).

Не таких носили (вид завитушек черных волос, выбившихся из под белоснежной шапочки и окаймляющих правильный овал бледного лица, вконец лишал Зелина способности здраво мыслить и управлять своей речью)!

Невесомая поначалу ноша, конечно же, скоро затяжелела, лицо отважного спасателя покрылось бисеринками пота, сбилось дыхание.

Может, отдохнем?

Вы что, устали?

Я – нет, а вот Вам тяжело!

Самое печальное, что Володька понимал: он безнадежно опаздывает из увольнения. Даже не глядя на часы, Зелин взмокнувшей спиной чувствовал неумолимый бег отпущенного ему времени.

После совместного нажатия на кнопку дверного звонка богато обитая дверь распахнулась. Строго, но шикарно одетая дама, увидев живописную пару, взялась одновременно за сердце и за высокую прическу.

Дочь, теперь что, так принято – занятия музыкой завершать верховой ездой на юнкерах?

Мама, прошу Вас, не волнуйтесь, я подвернула ногу, катаясь с ледяной горки, а этот благородный юноша спас меня, доставив на руках домой.

Благородный юноша из последних сил державший юную красавицу за ускользающий мех шубки, задыхаясь, выпалил: "Мадам, позвольте представиться, курсант третьего курса прославленного училища летчиков Зелин Владимир Федорович!" И уж совсем неожиданно для себя продублировал представление на английском языке: "Let me introduce myself. My surname is Zelin" (эх, жалко Людмила Георгиевна – преподаватель иностранного языка не слышала Вовкиного произношения, она бы сальто сделала, причем двойное, да с поворотом!). Не дожидаясь благодарностей от спасенной принцессы и ее родни, уже не удивляясь сегодня себе, буркнул что-то про "Good-bye, lovely ladies!" и прытко побежал Владимир Федорович в родное училище.

Судьба сжалилась над опоздавшим из увольнения курсантом в лице дежурного по училищу. Дежуривший преподаватель кафедры аэродинамики полковник Евсеев любил курсантов как своих неразумных малых детей.

Причина опоздания, надо думать, личная, товарищ курсант?

Так точно, Евгений Николаевич!

А как причину звать-величать, позвольте поинтересоваться?

И тут Володя удивился сегодня еще раз, – он даже не знал имени спасенной им девушки.

Господи, мы хоть в свое время знали имена своих возлюбленных, и не дыши на меня жигулевским!

Ни маковой росинки, товарищ полковник!

Нечаянный нарушитель воинской дисциплины понял, что он спасен.

Володька Зелин влюбился! Влюбился первой юношеской сжигающей любовью. Пожар! Горячка! Бессонница! Телефон! Увольнения! Встречи! Провожания! Робкие объятия! Поцелуи (правда, один, да и тот невпопад)!

Мир волшебный, мир прекрасный! Все окружающее - в розовых оттенках! Все, кроме двух печалей: Верушкиной (так все ласково называли даму Вовкиного сердца – Верушка) матушки и музыки, классической музыки. Маман изводила курсанта своей вычурной культурностью и высокомерием, музыка – своей непонятностью и времяпоглощением.

Все члены семьи Веры Ореховой-Коротич были потомственными великими музыкантами и музыкальными критиками, этим страшно гордились и этим зарабатывали на безбедное существование. И все были непостижимо культурными. Как Володька едко определил: "Из бывших-с"! Музыкальные вечера в доме возлюбленной превращались для Зелина в узаконенную пытку. Разрази гром, но курсант не понимал ни Гайдна, ни Брамса, ни Баха и уж тем более скучнейших Моцарта и Шопена!

Володька происходил из трудовой семьи сельских интеллигентов, где умели и любили петь по праздникам, но насильно (чтобы не хуже, чем у других) не отдавали детей в музыкальную школу.

Антагонизмы изощренно образованной Верушкиной маман и пролетарского красного военлета достигали апогея за нечастой совместной трапезой.

Владимир, а что, нынешних военных не учат пользоваться столовыми приборами?

Элеонора Ивановна, я хоть и прослушал соответствующий курс лекций, но честное слово, даже не догадываюсь, как пользоваться всем Вашим серебряно-фамильным благолепием!

Стыдно, вьюнош, стыдно!

Юрию Гагарину было не стыдно, когда на приеме королевы Англии, данном в его честь, он признался, что он из семьи колхозников и не умеет пользоваться всеми королевскими столовыми приборами. И, кстати, королева, проявляя величайший такт, слукавила, что она тоже не знает всех премудростей обеденного этикета.

Ах, мой друг, глядя на Ваши эполеты с маленькими буковками "к", трудно представить, что вы когда-нибудь осчастливите своим присутствием космический эфир.

Положа руку на сердце, достопочтенная Элеонора Ивановна, Вы тоже не тянете на королеву Англии.

Тут вмешивалась Верушка: "Так…, мама, Володя – брейк! Кажется, так разводят борцов по разным углам ринга".

Любовь Верушки простиралась мимо Володи и простиралась она только на музыку, на классическую музыку. Ей, конечно, было лестно, что ее знакомый – будущий офицер, военный летчик, начитанный, умный, видный и надежный парень, но как только раздавались первые чарующие звуки классики – прости, любовь, курсант переставал существовать для фанатичной музыкоманки.

К осени случилось знаменательное событие – в краевую столицу приехала музыкальная знаменитость с мировым именем. Только один концерт давался в городской консерватории, поэтому все силы семья Ореховых-Коротич отмобилизовала на приобретение комфортных (конечно же, в акустическом смысле) билетов на предстоящий великий праздник классической музыки.

И праздник пришел. Безмерно счастливая предстоящей музыкальной медитацией Вера под руку привела Володьку и усадила в центр зала перед рампой.

Столичный музыкант был конечно силен. Он так рьяно долбил длиннющими пальцами по клавиатуре инструмента, что в один из самых экспрессивных моментов исполнения Вовке показался легкий дым (или пыль) идущий из рояля.

Но вот конфуз – во втором отделении концерта, не выспавшийся в суточном наряде курсант беззастенчиво уснул, уютно согревшись в мягком бархатистом кресле. По ходу исполняемого произведения заезжий виртуоз классики взял эффектную паузу, неистово откинув назад патлатую голову, и картинно до белков закатил глаза. И в этот редкий по тишине момент спящий уставший военный человек выдал такую оглушительную храповую руладу носом (причем в тональность звучавшей перед этим музыке), что зал взорвался сначала хохотом, а затем обвальными аплодисментами. Вовка проснулся, резко выпрямился, и, не понимая того, что овация в его честь, принялся усердно хлопать мозолистыми ладонями.

Эта овация возвестила Володькину трагедию! Это был кошмар! Это был Вовкин Пирл-Харбор!

Молчавшая всю дорогу до дома Вера, ненавидяще глядя на виновато съежившегося курсанта, уничтожила: "Зелин, я тебя видеть, знать и помнить не желаю, человек, так ненавидящий искусство, не может быть моим другом. Прощай!".

Все пропало! Терзала душевная боль и обида. Пропал сон и аппетит. Володька уже который день не находил себе места. Как от зубной боли метался он по казарме в поисках забытья. Ничто его не могло отвлечь от горестных размышлений. Учеба, служба, друзья потеряли смысл. Как вернуть потерянную любовь, его прекрасную Верушку? Что предпринять, чтобы поправить свалившуюся на него беду?

Глубокой ночью был разбужен ротный гитарист Андрей Финашкин. Заспанный, он никак не мог понять, что требует от него Володька Зелин.

Что? Подъем? Который час?

Научи меня, Андрюха!

Ты че, Вов, напился и головой заболел?

Учи!

Да чему учить-то?

Музыке!

Какой музыке?

Классической музыке – мать ее!

 

 

СВ (спальный вагон)

 

Тяжела доля строевого офицера! Особенно, если носит он первое офицерское звание. К тому же, если служит этот лейтенант в отдаленной местности и ему категорически недоступны блага цивилизации. А климатические условия в этой местности вовсе не сладкие. Мороз зимой "зашкаливает" так, что бесснежная почва растрескивается в белую пуховую пыль. В продуваемой сквозняками гостиничной конуре отнюдь не потно при комнатной температуре в двенадцать градусов по шкале старика Цельсия (не путать со стариком Фаренгейтом). Весной, взбесившийся где-то на Байкале ветер несет по воздуху мелкие камни и валит с ног. Лето проносится коротенькое (зато малоснежное). Осенью сбываются устрашающие предсказания училищного командира насчет распределения к месту службы, где яблоки продают стаканами – действительно, яблоки (очень дикие, кислые и мелкие) на рынке отмеряются гранеными стаканами. А если молодой офицер еще и холост и нет у него рядом теплого женского плеча, в которое можно выплакать свои беды и невзгоды? И, тем не менее, лейтенант исправно выполняет свои служебные обязанности, стойко перенося тяжкое бремя военной службы. Его согревают мечты об отпуске: один раз в году он может попасть в цивилизованный отпускной рай (всего-то за каких-то жалких шесть-восемь часов комфортабельного лета на белом авиалайнере). И еще один из немногих положительных моментов службы в отдаленной заменяемой местности – причитающееся приличное денежное довольствие, придающее молодому офицеру восхитительное чувство уверенности в его мечтаниях.

Лейтенант Костик был мечтателен от природы. Большинство его близких и далеких предков традиционно трудились на поприще словесности. Славные традиции русского языка и литературы предполагают некоторый налет интеллигентности, романтизма и мечтательности. Щедро оснащенный на генном уровне, Костик в младые годы полностью оправдывал надежды филологической семьи. Школьных учителей до слез умиляли его выдающиеся сочинения и первые юношеские стихи (что-то о природе родного края). Профессиональная ориентация подростка нежданно резко переопределилась к старшим классам. Все-таки, в те незапамятные времена, когда профессии киллера и стриптизера были не столь популярны, как нынче, многие мальчишки мечтали стать военными. Кроме мечтательности юноша обладал исключительной волей и пошел наперекор родственникам, которые уже видели в нем минимум как корреспондента центральной прессы (как максимум – известного романиста). Он без проблем поступил в высшее военное училище и блестяще закончил его. Суровая мужская школа военного учебного заведения заметно поубавила романтизма у молодого идеалиста, но не вытравила в нем врожденной интеллигентности. Он, как ни странно для военного существа, отчаянно краснел, присутствуя при откровенных разговорах о женщинах, и абсолютно не переносил похабщины. Видимо, из-за своей утонченной и возвышенной натуры офицер в свои двадцать с мелким хвостиком лет оставался диковинно непорочным во взаимоотношениях с противоположным полом. На неоднократные и недвусмысленные предложения своих более раскованных холостых собратьев сходить в общедоступное женское общежитие и оскоромиться, Костик только презрительно морщился.

Теперь, когда взлелеянная мечта об офицерских погонах осуществилась, все грезы Костика сконцентрировались на прекрасной незнакомке, которая в конце его видений становилась его законной женой. Неизвестно почему, но все мысленные любовно-эротические устремления страдальца проходили в интерьерах отпускного транспорта. То он с длинноногой пышногрудой красавицей знакомится на круизном теплоходе, то с миниатюрной коротко стриженой брюнеткой летит на соседних креслах аэрофлотовского самолета, а то, вдруг, в купе фирменного экспресса затевает скоропалительный роман с умопомрачительной блондинкой, причем, умницей и комсомолкой в придачу. В конце концов, волевой лейтенант твердо решил воплотить свою очередную мечту в жизнь. Не безосновательно рассудив, что времени и возможностей для знакомства с кандидатками на почетную роль разлюбезной супружницы будет больше в железнодорожном транспорте, Костик в своих поездках стал перемещаться только по железной дороге. Верхом комфортабельности на наших железнодорожных линиях считаются спальные вагоны. Их-то и облюбовал для поездок наш юный мечтательный герой. Но, как известно, реальность жестока к мечтателям, поэтому соседи по двухместному купе у невезучего Костика оказывались далеко не похожими на обитателей его воздушных замков. В один конец он ехал с круглосуточно садистки вопящим младенцем, возвращался по соседству со смердящим чесночно-портяночным дедом. Костик, как человек непреклонный, не оставлял своих транспортно-приключенческих попыток и чудо свершилось.

Довольный предстоящим отдыхом в очередном отпуске, предвкушая возможность наконец-то выспаться в многодневной дороге, лейтенант в ожидании попутчика, а вернее попутчицы, вольно развалился на мягкой купейной полке купе спального вагона.

Чудо запорхнуло в образе изящной молодой женщины, обдав Костика тонким ароматом дорогих духов. Чудо суматошно рассовывало свои пакеты, не обращая внимания на неприлично приоткрытый в восхищении рот отпускника. Очнувшийся благовоспитанный лейтенант, захваченный суетой отправления, всячески помогал даме устраивать временный дорожный быт. Когда предстартовая лихорадка унялась, и поезд тронулся, у лейтенанта появилась возможность подробнее рассмотреть свою соседку по купе. Материализующаяся на глазах мечта была, несомненно, хороша. Чуть раскосые, темно-карие внимательные глаза, тяжелая шапка ниспадающих темно-медных волос, ловкая фигурка. Одета по-дорожному просто и удобно, но достаточно изыскано. Особенно колдовским был голос незнакомки – низкий, грудной, с легкой задушевной хрипотцой. На Константина этот голос действовал как дудка факира на кобру: он тянулся на звук и впадал в полуобморочное оцепенение.

Расчет Константина оказался верен, дорога очень располагает к знакомству. Путешественники познакомились, разговорились. У прелестной дамы было дивное имя – ее звали Валерией, она милостиво разрешила называть ее Лерочкой. В голове раба дорожного романа это имя зазвучало оглушительным свадебным маршем, и поэтому он из разговора толком так и не понял куда, к кому едет Лера, кто она и свободна ли.

Реализация былых сновидений решительно вступила в практическую фазу. Офицер, справившись с первоначальным смущением, начал "гусарить". Безусловно, Костик был в ударе: бегал за чаем, щедро угощал спутницу взятой в дорогу снедью, к месту и не к месту цитировал русских и полковых классиков.

Ах, как внимательно смотрела на него Лера своими бездонными шоколадными глазами, как вздыхала, сопереживая его рассказам о трудной судьбе военного, и как она ласково его называла - Котя! Константин, как человек не умудренный жизненным опытом, принял интерес к своей особе за естественную взаимно возникшую симпатию.

Наступил вечер, за потемневшим вагонным окном далекими огоньками мелькали пролетающие мимо безымянные деревушки. Романтическая душа Костика летела и летела вслед за этими огоньками. Молодой человек был счастлив. Он был счастлив сбывающимися мечтами, он был счастлив ожиданием наступающего счастья.

Перед сном Валерия, чуть насмешливо глядя на Костю, спросила: "Хотите пить, Котя?", - и, не дожидаясь ответа от счастливо заторможенного спутника, достала плоскую бутылочку дорогущего коньяка. Выпили понемножку за знакомство из чайных стаканов, закусывая мелко раздробленной шоколадкой. Огоньки за окном померкли, отдаляясь, замерцали и погасли совсем.

Проснулся Костик оттого, что кто-то методично бил его по голове. Безвольно расслабленная шея не держала поникшую голову, и макушка ритмично дубасила по стенке купе в такт раскачивания вагона. В мозгу сверлила непереносимая боль, во рту перекатывались шершавые и краеугольные камни. Подкатывали слабость и дурнота, что не позволило Костику с первой попытки подняться с полки. Он долго ничего не мог понять. Почему спал одетым, сколько времени проспал, куда делась его прекрасная соседка по купе (она же будущая его жена), почему ему так плохо, в конце-то концов? На противно подгибающихся ногах, пошатываясь, Константин все же встал и тут уперся взглядом в зеркало, на котором губной помадой было размашисто выведено: "СВ – сам вахлак" и приложена смазанная печать губами, очертания которых ему показались странно знакомыми.

Было: недоумение, болезненное состояние организма и горькая обида, а не было: всех отпускных денег, любви и веры в любовь!

По возвращению из отпуска лейтенант Костик в первый же вечер угодил в комендатуру.

Выдержки из рапорта начальника патруля старшего лейтенанта Шмырева коменданту гарнизона майору Затырычу А.В.

"…военнослужащий войсковой части… лейтенант Аленин К.С. злостно нарушал законы социалистического общежития (женского общежития № 2 городского железнодорожного предприятия), …путем безмерного употребления спиртных напитков преднамеренно ввел себя в состояние крайнего алкогольного опьянения, …напрочь потерял лицо офицера и человека, …распевал скабрезные песни, …сквернословил с использованием нецензурных выражений, …своим недостойным поведением порочил героический образ Советской Армии в глазах гражданского населения, …в ночное время (в районе 24.00 часов по местному времени) громко кричал с балкона (по показаниям задержанного, он общался с неким офицером Печориным, установить личность которого не представилось возможным), …затем совместно с гражданкой В.Батмациреновой (медсестрой санчасти, известной в гарнизоне по прозвищу "Кардиограмма") в абсолютно голом и нетрезвом виде останавливали проходящий автотранспорт на проезжей части дороги, чем создавали угрозу безопасности дорожного движения, …оказал упорное физическое сопротивление, …хамил, дерзко и обидно оскорблял личный состав гарнизонного патруля методом обзывания всех вахлаками, включая самого начальника патруля… ".

 

 

Тюльпаны

 

Красивые конечно цветы – тюльпаны. За "энное" количество денежных хрустящих бумажек, практически в любое время года вы можете приобрести своим любимым: жене, матери, теще, подруге (нужное подчеркнуть) славный букет, который еще долго (или не очень) будет красоваться в вазе и напоминать о вашей неиссякаемой любви и проявленном внимании. Скорее всего, это будут цветы, привезенные издалека, если не ошибаюсь, их сегодня везут из Голландии.

Где собирал цветы в знойных песчаных гарнизонах командир вертолета Алешин, для всех оставалось загадкой. Но факт есть факт – каждый вечер у Руслана, возвращающегося с полетов, из планшетки торчал какой-то лютик, а то и нехитрый букетик.

Старый устойчивый алкоголик, прокопченный жизнью и многолетней военной службой, опытнейший техник вертолета Карпыч каждый раз встречал командира экипажа одной и той же ритуальной фразой: "Людмиле своей розы-мимозы? Руслан и Людмила – ну просто ас Пушкин да и только, едрить твою налево!". Несмотря на угрюмый вид технаря, мудрые и добрые глаза над синеватым пористым носом Карпыча при этом говорили: "С вертолетом порядок, иди уж быстрей, Людка твоя давно маячит возле вертолетной стоянки и диспетчера, наверное, замучила телефонными звонками".

Не торопясь, шли они с Людмилой в сторону жилого городка. Шли, чуть касаясь руками, молча счастливо улыбались. Они снова были вместе, весь мир далеко отодвинулся от них. Они не замечали редкого по красоте заката над горными заснеженными вершинами. Были только он – Руслан и она – Людмила. Бережно держала она в руке диковинный южный цветок, подарок своего любимого мужчины.

Познакомились они на столичном аэродроме этой захлебнувшейся в войне страны. Возле совершившего посадку транспортного самолета маялась стайка женщин. Гонимые в дальние страны кто романтикой, кто личной неустроенностью в жизни, а кто и желанием поправить материальное положение, измученные не очень комфортабельным перелетом они устало ждали своего распределения по гарнизонам, где должны были работать в качестве гражданских служащих непобедимой и легендарной армии. Наконец, к ним вышел напыщенный и преисполненный значимостью возложенной на него миссией тыловой майор, по мятому списку провел проверку присутствующих и приступил к главной в его "нелегкой" службе обязанности – к индивидуальному отбору. Критерии отбора у него были незатейливы как и все его сальные жизненные помыслы: девчат симпатичных, молодых и стройных – к себе, в "большой" штаб независимо от освоенных профессий, женщин "так себе" – по профилю в соответствии с имеющимися вакансиями в крупных гарнизонах, теток возрастных и "никаких" – по отдаленным "дырам". Пройдя несколько раз вдоль подобия женского строя, "великий ценитель" женской красоты остановил свой мутный взгляд на Людмиле, приблизился к ней и задал откровенно непристойный вопрос. Это даже нельзя было назвать пощечиной – майор катился по бетону наперегонки со своим головным убором. Вскочивши на ноги, он бросился к обидчице, но был пойман за шиворот и поднят над землей откуда-то взявшимся офицером в светлом летном комбинезоне.

Руслан, ждавший военных пассажиров у своей рядом стоящей "вертушки", в деталях наблюдал картину и вовремя вмешался. После этого внушительного вмешательства Руслан молча взял Людмилу за руку и повел к своему вертолету, по пути подхватив с бетона сумку с ее вещами. С того дня они никогда не расставались, почти не расставались.

Великий заметил, что злые языки страшнее пистолета, я же рискну утверждать, что военные злые языки страшнее реактивных систем залпового огня и даже оружия массового поражения. Гарнизонная жизнь, да еще и при тотальной нехватке не худшей половины человечества, оттачивает смертельные свойства болтунов и сплетников до совершенства. Особенно эти языки могут отыграться на вашем прозвище, которое так прилипнет – не отмоешься до конца службы своей. Есть прозвища смешные, есть обидные, есть служебные. Как пример языкастого творчества из гарнизонной жизни: Катька-"Блокада" (толстенькая любительница вкусно и много покушать, родом из Ленинграда); Любка-"Вертолет" (официантка, навсегда прикомандированная к вертолетчикам); Наташка-"Тренажер" (немолодая нимфоманка, зацикленная на юных лейтенантах); Галка-"Водокачка" (служащая гарнизонной водонасосной станции); Анка-"Лесопилка" (просто девушка, физически неутомимая в сексуальных отношениях).

Но сказочную пару – Руслана и Людмилу даже самые длинные и грязные языки обходили стороной. Уж на что общеизвестная стерва, отъявленная гарнизонная интриганка и отчаянная матерщинница Варька Медведкина (она же "Гризли" в соответствии со своей фамилией и отвратительным характером), и та, глядя на них из окна медсанчасти, смогла только завистливо выговорить: "Нет, ну вы только посмотрите на этих голубков! Да от них за километр сексом пахнет!". Далее минут пять она излагала уже непечатно про нынешнее мельчание особей мужского пола и про свою одинокую, никем не обогретую горемычную судьбу (врала змея ядовитая по последнему пункту).

А посмотреть действительно было на кого. Оба пропорционально крупные, рослые, почти вровень друг с другом. Чернявые, загорелые лица с голубыми глазами и ослепительными улыбками. Спокойные и доброжелательные, как большинство физически сильных и уверенных в себе людей.

Залетные кавалеры, заселившись в гарнизонную гостиницу, где работала Люда, при виде такой яркой женщины обильно пускали слюни и пытались спеть брачные песни периода спаривания, но при виде Руслана (особенно объема его кулаков) запал командированных ловеласов моментально испарялся.

Враг любви – будильник. Вот он безжалостно трезвонит и бренчит своим расхлябанным жестяным нутром, оповещая аж через три фанерные стенки жилого модуля, что уже четыре часа утра и вертолетчикам уже пора вставать, умываться, завтракать и идти на постановку задачи. А самое мучительное - он заставляет оторваться от вскипевшей под ненасытными молодыми телами постели, оторваться от любимых глаз, нежных губ, ласковых объятий. Оторваться можно только с мыслью, что вечером снова увидишься с любимым человеком, что тебя всегда ждут и любят.

А над горной страной бродила пьянящая весна. Эта весна не пахла набухшими березовыми почками, прелой листвой и свежестью талого снега, она почему-то пахла восточными пряностями, нагретыми камнями и пылью. И хотя ночи еще были прохладными, аэродромное поле местами покрылось алыми капельками распустившихся тюльпанов. Взлетая, Руслан увидел эти красные островки цветов и для себя отметил, что скоро порадует свою любимую полновесным весенним букетом.

Посадка на высокогорную номерную площадку была сродни цирковому трюку. Только опытным и подготовленным летчикам доверял командир вертолетного полка выполнять полеты на эту отдаленную заставу. Вертолет не приземлялся, а приседал стойками шасси на горный карниз и "подвисал" в этом положении, пока проводились выгрузка и загрузка. При высокой турбулентности атмосферы и нередких обстрелах площадки такие полеты требовали от летного состава приличного мастерства и хладнокровия. Руслан в совершенстве освоил такие посадки, сам он их называл посадками "вприсядку".

Полет проходил как обычно. Дождавшись пока боевые вертолеты прикрытия встанут в круг над местом посадки, Руслан перевел вертолет на снижение. По крутой спирали, отстреливая тепловые ловушки, машина проваливалась под тень высоких заледенелых гор.

Заканчивалась погрузка раненых, когда первая пуля снайпера, оставив медную оболочку на пробитом фонаре кабины, стальным сердечником ударила в защитный шлем Руслана. Осколками светофильтра брызнуло по кабине, сильно посекло лицо Артему - летчику-штурману экипажа. "Держать машину, Артем! Держать! Закончить погрузку!", - Руслан боковым зрением видел как растекается пятно крови по светлому комбинезону второго пилота: "75635-й попал под обстрел, заканчиваю погрузку, прикройте меня".

Торопился духовский снайпер, сильно торопился, хоть и был отлично подготовлен опытным инструктором-наемником. Позиция была выбрана профессионально, и терпения у него хватило несколько дней в узкой каменной щели без пищи, почти без воды караулить "шайтан-арбу" неверных. Заслышав шум винтов, он вылил остаток воды перед огневой позицией, чтобы не обнаружить себя пылью, поднявшейся от выстрела. Но воспаленное воображение рисовало перед ним гору афошек, которую он получит за сбитый вертолет, и выдержка изменила ему. Первые выстрелы ложились мимо. И все-таки он попал. Пуля отбросила летчика на спинку кресла, пробив его сердце. Тяжелый и неудобный бронежилет лежал внизу на остеклении кабины, защищая экипаж от противодействия снизу, а снайпер стрелял, как учили – сверху.

В груди Руслана раскаленным фиолетовым шаром вспыхнул клубок нестерпимой боли, затем в сознании появилась картина – он, широко раскинув руки, пикирует на красно-зеленое поле, сплошь покрытое тюльпанами, а навстречу ему бежит босоногая с распущенными волосами его Людмилка с рассыпающимся букетом цветов. По мере приближения он видит, что это не Людмила, это его мама, печально смотрит на него и укоризненно качает головой. Все. Темнота. Вечность.

"Окаб, Окаб, 75635-й взлет с точки произвел, командир ранен, разрешите посадку сходу", - израненный осколками стекла, с залитым кровью лицом Артем сумел удержать вертолет до конца погрузки. Затем свалил в пропасть и выровнял набравшую скорость винтокрылую машину. Он беззвучно заплакал от бессилия, поймав на себе навечно остановившийся взгляд командира, и слез его не было видно из-за непрерывных струек крови, стекающих по лицу. "635-му посадку сходу разрешаю, посадка на "Электрон", вас уже ждут", - руководитель полетов пожилой подполковник сжал до боли в ладони микрофон, сделал паузу и добавил: "Садитесь мальчишки.., посадку разрешаю.., только садитесь".

Злобно, до полного расхода боекомплекта обрабатывали боевые вертолеты все близлежащие к заставе горушки. Всем составом била застава по невидимому противнику. По-звериному выл духовский снайпер, взрывами заживо погребенный горной породой в своем укрытии.

Отгремели прощальные салюты. Отбуянила быстротечная горная весна без капитана Алешина. Отзвенело реактивным аэродромным гулом пыльное сжигающее лето.

Люду провожали Карпыч и Артем. Военно-транспортный самолет Ан-26 уже стоял "под парами", готовый устремиться на север - домой. Карпыч, прихрамывая на больную ногу, не в меру суетился, да еще с утра хлебнул где-то и явно не шампанского со льда.

Люда, доча, договорились – мы с моей старухой ждем тебя и не в гости, а домой. Как заменимся отсюда, я сразу уйду на дембель. Там дома места много, там такой сад, там такое море, а воздух! А уж старая моя будет рада, я все ей прописал подробно.

Карпыч, сотый раз Вам обещаю – конечно приеду.

Ты пакетик взяла с собой, вдруг заплохеет в самолете?

"Дядя Ваня, мы же с Русланычем вертолетчики!", - Людмила погладила свой заметно выпирающий животик: "Давайте прощаться".

Она подошла к Артему, пальцами погладила его по белым на смуглом лице шрамам, порывисто поцеловала в щеку.

Желаю тебе скорой замены и счастливо жить, жить и летать за себя и за погибших ребят.

Я своей Ленке уже сказал – если будет пацан, назовем Русланом, а если девчонка – Людмилой, в память значит.., в память. Ты, Люд, молодцом, сначала, когда ты закаменела, боялись мы за тебя со старым. Теперь вижу – ты сильная женщина и сына вырастишь сильным.

Уже закрывалась грузовая рампа самолета, когда Карпыч, перекрывая звук двигателей, что-то грозно рявкнул бортачу, и рампа вернулась в исходное положение. Ковыляя, старый техник забежал в самолет, подошел к Людмиле и протянул в неотмывающихся, изъеденных гидросмесью руках букет крупных тюльпанов, свежих и ярких, таких неуместных в сером военном самолете.

Натужно вибрируя, транспортный самолет по кругу набирал высоту в охраняемой зоне аэродрома, медленно удаляясь от войны, горя и людских страданий. Люда, уткнувшись лицом в цветы, думала о будущем. Каким вырастет сын? Какие испытания выпадут на его долю? Будет ли он счастлив в этом неспокойном мире?

Выписка из наградного листа на старшего лейтенанта Алешина Руслана Руслановича.

Пункт 16. (Характеристика с указанием конкретных заслуг представляемого к награждению): "… 5 июля 200… года …км северо-западнее населенного пункта Бешиль-Ирзой Ножай-Юртовского района Чеченской Республики группа специальных войск Федеральных сил была окружена и вступила в бой с превосходящим по численности бандформированием. Несколько военнослужащих, в том числе командир группы, были тяжело ранены. Возникла угроза полного уничтожения подразделения. Командир транспортно-боевого вертолета старший лейтенант Алешин Р.Р. проявил высокий профессионализм, личное мужество и решительность. На поврежденном вертолете, под огнем противника выполнил боевую задачу по эвакуации личного состава группы…".

 

 

Боец Ксюха

 

В эту неожиданную командировку полковника Григорьева привели неправильные обстоятельства. Его, летчика по образованию и призванию, ныне офицера вышестоящего штаба, видимо, ошибочно определили в группу, проверяющую ряд пехотных частей. Мало того, частей сухопутных войск, да еще и воюющих на юге нашей многострадальной Федерации. На высказанное обоснованное недоумение Сергея Геннадьевича генерал устало ответил:

Академию заканчивал?!

Так Военно-воздушную академию!

Не умничай, Серега, езжай и помогай войскам.

Честно говоря, полковнику давно хотелось оторваться от осточертевших бумажек, подышать аэродромными запахами сгоревшего керосина и вскипевшего гудрона взлетной полосы, пообщаться с войсковым авиационным людом, но выглядеть дурачком в глазах проверяемых уж очень не хотелось. Вспомнилось, сколько смеха, а чаще дурости вносили в размеренную жизнь авиационных гарнизонов проверки красными командирами. Бывало, и погоны к кожаным летным курткам пришивали, и самолеты на стоянке по нитке ровняли, а уж строевым шагом по взлетно-посадочной полосе маршировать – хлебом не корми (где еще найдешь строевой плац таких размеров?).

Старый, видавший виды и высоты камуфлированный летный комбинезон, небольшая, но вместительная дорожная сумка с нехитрой командировочной поклажей, наполненная фляга (на случай непредвиденных и предполагаемых обстоятельств), документы, да немного денежных знаков – вот и готов опытный офицер лететь и выполнять любое задание командования в любой точке земного пузыря.

"Восьмерка" вертко ныряла между травянистыми холмами, изредка разгоняя немногочисленные стада домашних животных. Сергей привычно вел визуальное наблюдение. Сидящий напротив важный многозвездный генерал, увлеченно читал толстенные мемуары. Сосед-подполковник в новенькой полевой форме одежды при каждом вертикальном маневре вертолета смешно выпучивал глаза и начинал глубоко дышать. "Этот впервые летит, а генерал, похоже, частый ходок сюда", - отметил опытный авиатор. Пристроилась пара боевых вертолетов прикрытия, значит скоро и конечный пункт маршрута. Ну что, дорогой Сергей Геннадьевич, что-то давненько ты не бывал на "войнушке", и что тут новенького?

Аэродром привычно работал. Натружено посвистывая лопастями, торопливо выруливали и взлетали вертолеты.

Все как положено: генерала встретили с автотранспортом и даже с охраной, остальные пассажиры остались топтаться на бетонке. Опытному офицеру главное добраться до телефонной связи. Сергей нашел полевой телефон на командном пункте местного вертолетного полка, покрутил доисторическую ручку и, наконец, связался с проверяемой частью. После короткого разговора на другом конце провода пообещали выслать машину. Все верно, люди воюют, а все проверяющие комиссии им как застарелый геморрой: неудобно, но привычно. Машина все-таки пришла, и через двадцать минут Сергей Геннадьевич подходил к штабу части.

В штабе происходило что-то неординарное. Штабной люд бодро выбегал из дверей здания и веером рассыпался по местности. Сергей оставил попытки опросить пробегающих мимо военных и вошел в здание. Увернувшись от пролетающей мимо увесистой книги (это был Устав Вооруженных сил Российской Федерации), Сергей Геннадьевич не увернулся от железного захвата за ворот куртки. На него зло смотрел коренастый широкоплечий офицер. От виновника, устроившего "разгром" штаба, устойчиво тянуло водочным "свежачком". Не распознав пойманного за шкирку незнакомого офицера, глядя на его не привычную, не полевую форму, буян выпустил воротник из рук и вслух удивился: "Летун? Откуда?" Сергей, потирая сдавленную шею, поднял палец вверх: "Оттуда!" До не совсем трезвого подполковника запоздало дошло, что попавший под его горячую руку незнакомый офицер, это и есть тот проверяющий, которого ждали в части со дня на день. Он сморщился как от зубной боли, буркнул: "А, опять по мою грешную душу!" Но, тем не менее, застегнулся и представился: "подполковник Борейко". "Николай Степанович, пожалуйста, ступайте и приведите себя в порядок, а вечером, если не возражаете, доложите мне состояние дел", - Григорьев перед командировкой изучил руководящий состав части и хорошо представлял, кто сейчас стоял перед ним.

О подполковнике Борейко даже в самых верхних штабах давно ходили легенды. Потомственный военный, участник всех современных компаний на Кавказе он прославился выдающимся командирским умом, чрезвычайным бесстрашием, доходящим до безрассудства и абсолютным пренебрежением к правилам субординации. Поэтому, несмотря, на необычайные заслуги и награды, этот офицер высоко не поднялся по карьерной лестнице, да и не захотел он бросать своих бравых солдатушек-ребятушек. За это подчиненные платили ему безграничным доверием, уважением и любовью, зная, что только этот грубоватый и требовательный офицер сохранит им жизнь и здоровье в военное лихолетье. Начальство побаивалось его за способность рубать правду в глаза, невзирая на чины, а воры и пройдохи небезосновательно опасались его увесистых кулаков. Поговаривали, что даже при его награждении на самом верху, он и там ляпнул что-то такое, от чего высокопоставленных клерков из высочайшего окружения нешуточно перекосило.

Вечером, после заслушивания должностных лиц, Григорьев попросил подполковника задержаться. Когда все вышли из комнаты, он выложил на стол еще московские харчи и достал фляжку.

Степанович, давай общаться на "ты", разница-то в возрасте не ахти какая.

Не возражаю, Сергей Геннадьевич, и прошу извинить за утреннюю выходку.

Пустое извиняться, я не мармеладная институтка! А что это за история с утренним разгоном?

Это длинная и невеселая история.

Время у нас есть, а веселиться в наши дни пока повода не вижу.

Неспешно потянулись темная ночь, неплохой коньяк и прерываемый короткими паузами рассказ боевого офицера.

Началась эта история три с лишним года назад. В нашей зоне ответственности негласно правил один местный князек. Внешне вполне лояльный к Федеральным силам, даже легальный бизнес у него был где-то в столице. Все он рвался в новые органы власти. Но я-то не первый год на Кавказе, мой нос духов за версту гарантированно чует. Взять его не получалось, осторожен был варнак, да и руководство наше как-то странно благоволило ему. Короче, временно не по зубам он мне оказался. Я, конечно, идеи по его нейтрализации не оставил, но отложил на время и постоянно капал на лысину начальства по существу проблемы.

На очередном выходе попадаем в засаду, тяжело встреваем, с потерями. И ведь знаю, чьих рук дело, трясти надо гада, а мне – не твоего ума дело, не лезь, кругом, шагом марш. Тут этот туземный бай играет свадьбу своего любимого старшего сыночка, широко играет. И посередь шумного бала под свадебным столом срабатывает взрывное устройство. Взрыв был не особо мощным, но бандитского папашку сразу всмятку, а новоиспеченному молодожену оторвало то, без чего свадьба потеряла весь физиологический смысл.

Меня за загривок и давай тягать по инстанциям, чуть ли не до прокуратуры дело дошло. Мол, ты зуб на него точил, ты подрыв и организовал. Я в стойку, доказываю, что ни сном, ни духом не знаю и не причастен, хотя по-человечески весьма рад, что кто-то так красиво и профессионально выполняет нашу работу.

Начал я прокачивать, кто бы это мог быть, добровольный мой помощник. Версий было много: местные бандитские разборки, кровная месть или результаты коммерческой деятельности покойного гангстера. По моим каналам выяснилось, что вроде бы на этой свадьбе перед взрывом появлялась какая-то убогая старуха. А потом появилась информация о том, что чехи возле рынка замордовали двух старух-нищенок. Разумеется, я решил опередить этих уродов и отправил своих нукеров на поиски этой "бабуси-бэтмана".

Через двое суток притаскивают они закутанную в ковровую дорожку ношу. Мат-перемат, исцарапанные все, искусанные, места живого нет. Докладывают, что сумасшедшая самая реальная, на вид маленькая, но втроем еле взяли, пришлось стукнуть. А ты же, Геннадьевич, видел моих "гоблинов". Смотрю – сверток не шевелится. Думаю: все, напрочь прибили бабку. "Разворачивайте", - командую. Распеленали они ее с опаской, стоят наготове. Выгнал я всех из комнаты, дал команду принести ужин. Слышу – не уходят, за дверью топчутся, опасаются за мою безопасность. А запашек от чумазой христарадницы идет, не продохнуть! Я начинаю ее спрашивать – молчит, уставилась в пол и молчит. Даю команду, чтобы отвели в душ помыться, дал шмотки свои, какие под руку попали. Принесли поужинать, собираю я на стол. Слышу, втолкнули буйно помешанную в комнату, поворачиваюсь и начинаю ржать. Стоит передо мной худенькая пацанка лет двадцати, утонула вся в моем стареньком тельнике, штаны руками держит, чтобы не упали и носом шмыгает! И так я смеялся от души, что не выдержала она и тоже улыбнулась! Накормил я ее, не спрашивая ни о чем, определил койку в санчасти. Проверил своих балбесят и завалился спать. Просыпаюсь среди ночи, а она сидит рядом и глазищами своими таращится на меня. Потом заговорила. Я не перебивал, только слушал. Всю ночь она говорила, свою жизнь мне рассказала.

Жила-была на белом свете девочка Ксения. Хорошо жила, счастливо. В семье ее царили любовь и достаток. Отец был родом из Азербайджана, мама – русская. Работали оба родителя инженерами на нефтяных промыслах. Когда родилась дочь, у мамы стало неважно со здоровьем, и она стала домохозяйкой. Все свое время она отдавала воспитанию ребенка. Семья гордилась успехами девочки: лучшая ученица и спортсменка в школе, призер большинства городских олимпиад, победительница музыкальных и танцевальных конкурсов. Отец и мать просто души не чаяли в своей дочурке. Тоненькая, гибкая, с мамиными распахнутыми голубыми глазами на прекрасном смуглом лице, добрейшим папиным характером и переливчатым серебристым смехом она мгновенно влюбляла в себя всех окружающих. Даже хулиганистые соседские мальчишки безропотно позволяли маленькой Ксюшке прорабатывать их за дворовые проделки.

Она училась в старших классах, когда пришла война. Из-за обострившейся болезни мамы семья не успела вовремя уехать. Наступил голод, холод, страх погромов, обстрелов и бомбежек.

Бандиты пришли поздно ночью. Высадили одним ударом дверь, по-хозяйски зашли в квартиру. Они были грязные, злые, вонючие. Ткнули лучами фонарей и стволами автоматов в лицо отцу, закрывающему собой семью. Глядя на мать и дочь, пожилой бандит гортанно прокаркал: "Э, ара, баба твоя русский, ты, значит, полурусский или полуфедерал". Остальные боевики услужливо заржали. Отец выпрямился и, глядя прямо в слепящий свет фонарей, просто сказал: "Да, русский!". Боевик, харкнув под ноги, зашел за спину отца и кривым клинком деловито одним движением надрезал ему горло.

Потерявшая сознание Ксения уже не слышала, как заклекотал и захлебнулся собственной кровью отец, как по-птичьи пронзительно смертельно закричала ее мама, умирая под прикладами палачей.

Двое суток садисты изощренно умерщвляли девочку: поочередно насиловали еще почти детское тельце, били, по-звериному рвали грязными ногтями ее нежную кожу, прижигали сигаретами. Уходя последним, самый молодой из нелюдей "сжалился" – полоснул короткой автоматной очередью по сжавшемуся, еле дышащему кровавому комочку.

Она выжила. Не должна была выжить, а выжила. Изредка выходя из беспамятства, выползла на лестничную площадку подъезда, где ее и нашли. Ветеринарный врач, зашивающий обычной швейной ниткой раны на истерзанном теле девчушки, проклял весь род людской и всех богов человеческих, перемежая чеченский язык русским матом.

ВЫходила ее старуха, обитающая в подвале соседнего полуразрушенного дома. Раны на молодом теле скоро зарубцевались, и она физически немного окрепла, но душа ее покрылась пеплом и помертвела, как казалось, навсегда. Ксения с той поры не издавала ни звука, на лице ее застыла неподвижная маска болезненного равнодушия. Часами она могла молча сидеть, не меняя направления взгляда. Сиделка ее, роняя слезу на морщинистую щеку, тихо ворчала: "Изверги! Выжгли у дитя и нутро, и разум!". Через полгода Ксюша, молчаливо обняв свою спасительницу на прощание, куда-то ушла по пыльной разбитой улице.

Борейко надолго задумался, временами подсвечивая свое лицо глубокими затяжками сигареты, и неожиданно заговорил о себе.

Понимаешь, Геннадьевич, так получилось в жизни, что я своей семье оказался совершенно чужой. С женой уже давно и думаем и разговариваем на разных каналах. Дочь тоже чужая. Выросла, не учится, не работает, одни тряпки да гульки на уме. Я и в отпуск-то езжу на три дня. Рады мне, только пока подарки не раздам. Все боевые деньги отсылаю, мне-то ничего не надо, и все равно мало: дай, дай, только дай! Может быть, поэтому я и здесь до сих пор.

А Ксюхе выправили документы, обучили ее на телеграфистку. Служит теперь на нашем узле связи. Только беда с ней. Нелады у нее в голове после всего, что случилось. Два-три месяца нормально, а потом как находит на нее, дай пострелять-повоевать. Не всё она мне рассказала. Кто-то же обучил ее взрывному делу, неплохо обучил, может быть даже духи. А я еще, сдуру, научил стрелять, из всего того, что стреляет. Временами клинит ее на идее найти тех уродов и расквитаться за семью. Ладно, если со мной или с моими ребятами выходит, они особо-то далеко не пустят, да если надо, и собой закроют. Любят же все чертяку, как же – сестренка! Так она, что удумала – с чужими ходить. Утром сегодня хватился, а она с другим подразделением на выходе, вот я и сорвался.

Немного помолчали, каждый думая о своем. Сергей спросил: "Нашлась хоть?". "Спит боец Ксюха, вояка чумазая!" – ответил Борейко и вдруг засмеялся счастливым мальчишеским смехом. Григорьев отчетливо понял, как этот большой, суровый на вид человек безраздельно и нежно любит Ксюху всей своей душой, немало обгоревшей на войне.

- А если не секрет, Степаныч, когда вы наедине, как тебя Ксения называет?

- Ведмедиком, только прошу – это между нами, а то мои остряки разнесут на все Вооруженные силы.

Заканчивалась ночь, где-то вдали вспыхнула и быстро угасла торопливая перестрелка. На окраине воюющей державы вставал новый багровый рассвет.

Заела текучка службы полковника Григорьева, ох, и заела. Давно хотел созвониться со своими знакомыми по "пехотной" командировке, да все не получалось. К февральскому празднику все-таки выкроил время для поздравлений и начал терзать военную связь. Через некоторое время, беззлобно ругаясь с полусонными телефонистками, прорвался до нужного ему абонента. Ответил заместитель Борейко. Сергей Геннадьевич представился.

- А Вас здесь помнят, товарищ полковник. Наши бойцы до сих пор всем рассказывают, как у них летчик-полковник босиком и с пулеметом по горам бегал.

- Как Николай Степанович, как ребята, какие новости?

- Плохие новости у нас, беда у нас, Сергей Геннадьевич.

- Что случилось?

Через шорохи и кваканье телефонной связи полетели дурные вести.

Все началось с того, что так называемая жена Борейко разбила свой новый автомобиль и потребовала от Степановича срочно заплатить за ремонт. Когда Борейко узнал, что виновницей аварии признана она, возвращающаяся с вечеринки в непотребном виде, он, естественно, отказал. Тогда эта мегера, имеющая выход на столичных щелкоперов, тиснула статейку в газетку. Вот, дескать, я содержу больную дочь, а муж-офицер не помогает, ни копейки не дает. Думаете, воюет? А далее: пьянство, разврат, аморалка, походно-полевые жены. Короче, сожрали Борейко большезвездные шаркуны, отправляют теперь с понижением в какую-то дырку от задницы. Три дня назад поехал он за назначением в округ, а тут Ксюха погибла.

Позавчера увязалась за вованами на очередную зачистку. Бээмпэшка, на которой она сидела, налетела на фугас. Всем хоть бы хны, только пораскидало, да контузило малость, а Ксению переломало всю.

Всю ночь мы с ребятами дежурили в госпитале. Врач говорит, что она в бреду все какого-то ведмедика звала, а потом под утро открыла глаза, улыбнулась, и все, затихла.

На пацанов наших смотреть страшно, а еще страшнее будет Степановичу докладывать.

Григорьев попрощался и машинально закончил разговор кратким военным: "До связи". Он медлительно заперся на ключ в своем кабинете, достал из сейфа бутылку. Безвкусно, не морщась, выпил до краев наполненный стакан. Не включая свет, долго сидел и всматривался слепым взглядом в серые московские сумерки, не слыша телефонных звонков, и только вздрагивал от болезненных обрывков пролетающих мыслей.

Добавить комментарий