Сорокин Сергей о хорошем человеке, достойно прожившим трудную жизнь
Трагизм фразы: «лес рубят – щепки летят» осознаешь соприкасаясь с судьбой близкого человека случайно оказавшегося такой «щепкой».
Есть в Республике Алтай России село Аскат. Расположено на левом берегу Катуни на 20 километре Чемальского тракта. Интернет утверждает, что Аскат это «деревня мастеров», поскольку множество творческих людей Сибири выбрали его для проживания и творчества. Мне же Аскат памятен ещё и тем, что там с пятидесятых до конца 80-тых годов прошлого столетия жил Евгений Петрович Клочков. Жил вместе со своей женой, для меня – бабой Марусей.
Худенький, подвижный, седой до ровного белого цвета со всех сторон. Внешне и лицом, и комплекцией, и сдержанностью слов и жестов похож на популярного советского артиста Олега Петровича Жакова, запомнившегося мне по фильму «Белый клык» по Дж. Лондону. Вежливый, грамотный, интеллигентный. Выписывал много журналов, в доме у него было много тщательно подобранных книг, газету «Правда» читал с карандашом.
Своих детей у Евгения Петровича с бабой Марусей не было, я же из поколения, не видевших родных дедов, – один пропал без вести в 1942 под Ржевом, второй умер в тридцатые, так что Евгений Петрович и баба Маня мне были вроде дедушки и бабушки, хоть и не родными.
Евгений Петрович работал лесником Усть-Семинского лесничества, а его «безкабинетное» рабочее место было в Аскате. Периодически лесники приезжали в лесничество - на совещание. Иногда мы с отцом ездили в Аскат. Отец – по делам, я в гости к Евгению Петровичу и бабе Мане.
Дом Евгения Петровича стоял в начале Аската на живописном берегу Катуни метрах в ста ниже подвесного моста, сейчас – капитального железобетонного. Усадьба с большим, как мне тогда казалось, домом с верандой, выходящей на Катунь, с садом. Примерно там сейчас культурный центр этих мастеров.
Евгений Петрович одна из «щепок», нарубленных в далёком 1937 году.
Как-то родители сказали, что Евгений Петрович – репрессированный. Отбыл в лагерях на Колыме 10 лет. Для меня – ребёнка это было потрясением. Это же что надо совершить, чтоб получить такой срок?! Ну никак он не был похож на киношного уголовника, зэка! Ни наколок, ни лагерной «фени». Ни разу не видел его выпившим, про пьяного и не говорю. Сама доброта, ненавязчивая предусмотрительность, такт. Никогда и ни к кому не проявлял и ничего похожего на возмущение, грубое слово, тем более агрессию.
Где-то в конце пятидесятых (я ещё не учился в школе) Евгения Петровича вызвали в Горно-Алтайск. Обычного рядового лесника и в обком партии! Когда ехал туда, он ещё не знал зачем. Заехал к отцу переговорить, а подразумевалось и попрощаться, – ничего хорошего от этого вызова он не ждал. Меня опять выгнали во двор – верный признак серьёзности разговора. Уехал он и в тот же день, возвращаясь, снова заехал к нам в Усть-Сему. Оказалось, что Евгения Петровича реабилитировали. Что никакой он не «враг трудящимся» и им не был! А отсидел он вследствие «ошибки», а она из-за навета.
А как же изломанная судьба, годы лагерей, многолетнее «поражение в правах»?! Никаких публичных извинений, возмещения ущерба, да просто хотя бы на обкомовской машине отвезти обратно в Аскат.
В последний раз у Евгения Петровича и бабы Мани был уже взрослым (в конце 70-тых), тогда и расспросил об его «одиссее».
Сам он дальневосточник. Родился в Приморье на станции Пограничная (КВЖД) – это неподалёку от известных многим военным авиаторам Галёнок. Ребёнком до шестилетнего возраста жил во Владивостоке. Затем их семья перебралась в Петропавловск-Камчатский. Там Евгений Петрович вырос, женился, жил и работал небольшим типографским начальником (вроде бы техноруком типографии газеты «Камчатская правда»).
Вторая половина 1937 года. В выходной со своим хорошим знакомым, каким-то чином местного НКВД, на паруснике вдвоём вышли в залив порыбачить. А в понедельник Евгений Петрович с женой должен был ехать в санаторий. Через всю страну, впервые! Аресты «врагов народа» уже шли, но себя к ним Евгений Петрович, естественно, не относил. Неожиданно этот работник НКВД, давно его знавший, сказал без всяких предисловий: Евгений, уезжай! Прямо сегодня! Куда угодно. Не уедешь - в понедельник тебя арестуют!
Евгений Петрович возражал, мол, куда, зачем, почему?! Ну какой он «враг народа»?! НКВД-шник же понимал, что поиском уехавшего никто заниматься не будет, - ну уехал, да и уехал, он же еще не подследственный. «Конвейер» репрессий крутился безостановочно, ждать возвращения Евгения Петровича из отпуска не могли - на очереди были и другие «враги».
Евгений Петрович никуда не уехал, а в понедельник утром его арестовали. Судили «тройкой» в Хабаровске. По ст. 58, 59 получил срок 10 лет и «лишение политических и части гражданских прав» на еще сколько-то лет за то, что он, якобы, выступал «…за автономию Камчатки в пользу Японии».
Жене смог передать что, если его не оправдают (он не выйдет из мест заключения), – чтоб не ждала, отказывалась от него и сама, и дочь.
Жена так и поступила, может потому избежала его участи. Обиды на жену и дочь за это Евгений Петрович не держал, по крайней мере, я не почувствовал в том неспешном с ним разговоре.
Обмолвился, что догадался, кто оклеветал. Его коллега. При этом я не заметил в нём и тени какого-либо осуждения подлости, гнева, ненависти к этому человеку. А уж к власти, так вообще! Как-то смиренно, обыденно, - ну что ж поделаешь, так получилось! Может потому, что перегорело, много лет прошло. Может и выжил, потому что простил всех, включая и этого подлеца.
После приговора - Ванино, пароходом в Магадан и лагеря. «Я на приисках увидел столько и таких людей!» «На воле» только в киножурналах и в высоких президиумах их и видел!»
На тяжелых работах стал «доходить», попал в «больничку». Спасло, с его слов, то, что с молодости знал бухучёт. В больничке нужно было провести инвентаризацию. Так, благодаря этой бухгалтерской «компетенции» и выжил. После истечения лагерного срока ещё несколько лет жил на Колыме «вольным», но «лишенным политических прав».
«Лишение политических прав», как мне показалось, реально было для него наказанием. Сейчас добровольное, самолишение права избирать – обыденность, около половины граждан сами, без приговоров «троек», устранились от этого своего права.
Жили они с бабой Маней душа в душу. В 80-тых у бабы Мани случился инсульт и её парализовало. Евгений Петрович трогательно ухаживал за лежачей, внушал и ей, и себе, что та обязательно поправится. Даже сам сшил ей праздничное (выходное) платье. Поправишься, а вот тебе и обновка на выход! Но баба Маня в крещенские морозы тихо, как и жила, ушла.
Евгений Петрович, потерявший с её смертью последний смысл жизни и стимул, сказал: вот отведу по ней 9 дней и тоже уйду. Так и случилось.
Кто виноват и/или что виновато в такой жизни Евгения Петровича? Сколько и каких детей они и им подобные могли нарожать и как воспитать?!
Какой могла быть наша страна?
Я – не знаю, а Евгений Петрович с бабой Маней уже не скажут.
Вечная им память – тем нарубленным «щепкам»!
Занимаясь историей семьи Клочковых, в 2021 году, благодаря бескорыстной помощи библиографов Петропавловской краевой библиотеки удалось узнать имя 
отчество его матери и что отцом Евгения Петровича был Пётр Митрофанович Клочков, с 1912 года и до прихода белых, работавший в Петропавловске сверхштатным младшим чиновником по особым поручениям губернатора Камчатской области (тогда) Станислава Матвеевича Лех (до лета 1917г.).
Пётр Митрофанович вошел в историю Камчатки как её первый журналист.
В 1912 году он завёз первый на Камчатке типографский станок, на котором с 1914 года в течение шести лет сам вместе с сыном (тот помогал отцу, работая бесплатно наборщиком) издавал «Петропавловский листок» - первую можно считать газету в Петропавловске и на Камчатке, позже ставшую «Камчатский листок». В 1922 году его типографию купил Совет народных депутатов.
Пётр Митрофанович из крестьян Тверской губернии, окончил старейшее горное училище России в Санкт-Петербурге (сейчас Горный университет), после горного училища работал конторским служащим на КВЖД.
Скончался в Петропавловске в феврале 1925 года в возрасте 46 лет от болезни, но тоже успев побывать под арестом, хоть и не в лагере, а в больнице.
Когда вошло в оборот понятие «Автономная Камчатка», стоившее жизни многим сотням дальневосточников и чуть не сгубившее Евгения Петровича? Процитирую Владимира Слабука, напечатавшего в газете «Пограничник Северо-Востока».
«…Если и кто-то обширную повстанческую организацию, существующую на полуострове, и выдумал, то только не чекисты. История сепаратистской идеи об автономии Камчатки берет своё начало в 1918 году, в период безвластия и в стране, и на Дальнем Востоке.
Камчатский областной комитет, избранный еще минувшим летом, в краткий период существования в Петрограде Временного правительства, продолжая споры за власть и деньги с параллельно существующим другим органом местной власти - Петропавловским Советом рабочих и солдатских депутатов, издает приказ № 1, представляющий собой по форме образец псевдопатриотической риторики, а по сути, оказавшийся программой камчатского сепаратизма.
Автором документа предположительно является Александр Антонович Пурин. Летом 1917 года его, заведующего Петропавловской радиостанцией, избрали председателем Камчатского областного комитета.»
А.А. Пурин в 20-тые годы вёл активную переписку с Валерианом Ивановичем Моравским - председателем харбинского эмигрантского центра «Совет уполномоченных организаций автономной Сибири». В том числе и по проекту Пурина об организации военной экспедиции на Камчатку.
В 30-х годах некто К.И. Слонимский, человек из окружения председателя Совета уполномоченных организаций автономной Сибири перебежит в СССР, прихватив и те самые письма.
В них Пурин, среди прочего, писал: «Не имея возможности непосредственных сношений с населением (Камчатки - В.С.), мы поддерживаем таковое через Японию при посредстве сети агентов.
Эти агенты через капитанов пароходов и их помощников (наши сотрудники) информируют на местах население и наших представителей, часто доставляя им литературу и даже письма, через них же мы постоянно в курсе дел на севере».
Из этих писем сотрудникам ОГПУ было очевидно, что А.А. Пурин, покинувший Камчатку в 1924 году, тем не менее хорошо осведомлен обо всем, что происходит на Камчатке и на Дальнем Востоке. В корреспонденции Моравскому Пурин дает подробную характеристику положения дел на полуострове, анализирует настроения населения, много внимания он уделяет и чисто военным вопросам, делится планами вторжения на Камчатку конспективно излагая план отторжения Камчатки от Советского Союза.
Конечно, в условиях 1932 - 1933 годов он, даже при самом благоприятном для сепаратистов стечении обстоятельств, представляется невыполнимым в части достижения конечной цели. Но предпринять попытку высадиться на камчатском побережье белоэмигрантские круги могли.
Пурин должен был понимать, что в случае попадания его писем в руки сотрудников ОГПУ, многие из названные им единомышленники и соратники на Камчатке будут арестованы. И такое не заставило себя долго ждать, да и по-другому и быть не могло.
В дополнение к письмам А.А. Пурина, полученным сотрудниками Дальневосточного ОГПУ от иноагента ОГПУ о существовании на Камчатке повстанческой организации, в декабре 1932 года рассказал таксатор лесопромышленного управления АКО Яков Маркович Кирилюк, арестованный среди прочих по делу вредительства в лесной промышленности Камчатки. Яков Михайлович в дореволюционные годы носил чин корнета Отдельного корпуса жандармов. «Удивительно, что с таким наследством от династии Романовых, Кирилюка арестовали только в 1932 году».
Практически все из арестованных по этому делу «отделались» относительно небольшими сроками лишения свободы. Но Я.М. Кирилюк, видимо, под давлением следствия, сделал заявление о своей принадлежности к повстанческой террористической организации. Его расстреляют по делу «Автономной Камчатки» в январе 1934 года.
Таким образом, полномасштабная чекистская «раскрутка» резонансного дела «Автономная Камчатка» и массовые репрессии на Дальнем Востоке начались в 1933 (а не в 1937 году, когда был арестован Е.П. Клочков).
К 15 июня 1933 года только на самой Камчатке по этому делу арестовали 186 человек.
Первый приговор по нему был вынесен 1 января 1934 года, кровавый даже по меркам тех жутких лет: 105 человек по нему - расстреляны, 31 человек получил 10-летний срок заключения в концлагере, 13 человек 5 -летний срок.
Немного позже пострадали и сами камчатские «расследователи» дела, и их руководство. Начальник Камчатского областного отдела ОГПУ Александр Петрович Лев был арестован в 1937 году, а 5 февраля 1938 года - в Хабаровске расстрелян.
Был арестован и на себе испытал весь набор приёмов выдавливания «добровольного признания» (физические пытки, не прекращающийся, без сна, стоя, многими сутками допрос, звавшийся «конвейер», сменяющими друг друга следователями) его заместитель Петр Петрович Лепин, принимавший в разработке «Автономной Камчатки» самое активное участие.
Пытавший его новый начальник областного ОГПУ Н. М. Давыдов, узнав, что к нему едет оперативная группа, подобная той, во главе которой немногим раньше приехал в Петропавловск и он сам, застрелился.
Всего с ноября 1937 года по декабрь 1938 года на должности начальника Управления НКВД по Камчатской области сменилось 6 человек, лишь один из них Н.С. Киселев, начавший в 1933 году аресты на Камчатке по этому делу, в 1937 году просто перевёлся к новому месту службы.
Высших чекистов Дальневосточного края тоже не пощадили: Полномочный представитель Объединенного государственного политического управления по Дальневосточному краю Т.Д. Дерибас - расстрелян, 28 июля 1938 г погребён на спецобъекте НКВД «Коммунарка»; С.И. Западный - заместитель полпреда ОГПУ по Дальневосточному краю до лета 1937 года, расстрелян в Хабаровске в ночь на 5 февраля 1938 года.
Другой главный «чекист» Дальневосточного края - Генрих Самойлович Люшков, комиссар госбезопасности 3 ранга, начальник Управления НКВД ДВК с ноября 1937 года, удостоенный в 1937 году перед назначением на Дальний Восток 15-минутного инструктажа у самого И.В. Сталина, узнав, что к нему из Москвы едет соответствующая «комиссия», сбежал в Маньчжурию к японским контрразведчикам с ценнейшей информацией. Но это ему лишь продлило жизнь до осени 1945 года, когда он был застрелен его японскими «кураторами».
В целом, то время предоставляло чекистам два варианта. Либо послушно и активно работать инструментом репрессий, либо сам становишься их жертвами. Но и первый вариант не исключал второго.
Именно чекисты чаще, чем представители каких-либо других социальных групп того общества, подвергались арестам: свыше 22 тысяч «чекистов» - более половины численности оперативного состава, предусмотренного штатом ГУГБ, к середине 1937 года сами стали жертвами политических репрессий.
Изучая историю семьи Клочковых, пришлось прочесть сотни страниц, связанных с делом этой «Автономной Камчатки».
Среди преследуемых по нему безусловно были настоящие «враги трудящихся» и советской власти.
Но я их не видел, не знал, а вот Евгения Петровича знал, помню и буду помнить. Уж если он враг, то кто тогда моему народу был друг?!
Многое из необъяснимо существующего не нравится мне в моей стране. Воровство, коррупция, повсеместное враньё представителей разных «ветвей и сучьев власти», изредка за их «дела» арестуемых, оголтелая пропаганда при минимуме информирования граждан.
Всё чаще слышно, а иногда и самому в голову приходит: а вот бы Сталина с Берией с их жесткой рукой, чтоб спросили сейчас за «достижение национальных целей»; исполнение президентских Указов; распиаренных, а к концу исполнения, забытых национальных программ; со всех этих, не имеющих профильного образования «эффективных управленцев» с бородками – эспаньолками и напускной небрежной небритостью, - это ж сколько времени он тратит не на горение над делами государственными, а на этот «мэйк-ап»! К тому же с поражающей воображение легкостью сбегающих из страны после своего вице-премьерства, министерского поста!
А внутренний голос говорит, а себя на месте Евгения Петровича представить не пробовал?!
Ведь и сейчас, как и тогда, вполне могут найтись свои подобные «коллеги» - завистники. А у них и поводы для навета. Часть из советского прошлого, а кое-какие и умножились в нынешние капиталистические времена.
Ведь и разделение на богатых и бедных есть, и какое!
И удачливые есть, и не очень. И зависть, и завистливые. И стоящие над законом, и «в законе», в различных видах «неприкосновенности». И нетерпимость в обществе, временами зашкаливающая, вплоть до мордобоя на дорогах, стрельбы в аудиториях и школах.
Восстанови сейчас то ли 13, то ли 14 пунктов 58 статьи УК РСФСР образца 1937 года (найдите в Сети – содержание и формулировки впечатляют!), да приговоры «тройками» (без адвокатов, надзора прокуратуры за следствием, с приматом «признаний» обвиняемых в системе доказательств преступления) - сколько из читающих эти строки «присели бы» за «автономию в пользу…» (Украины, Грузии, Казахстана и т.п…)? А за критику (часто справедливую) действий властей в виде анекдотов и пересылаемых ю-тубовских роликов? А это точное попадание под ст.58-10 «контрреволюционная агитация и пропаганда» — вот вам и ваша «пятнашечка»! Ладно, при смягчающих обстоятельствах, типа в первый раз, – только «десяточка», но в обоих случаях с конфискацией.
И сразу новые города - миллионники в Сибири будет кому и на что строить…Вас, много позже, вполне вероятно, даже реабилитируют.
Вы к такому готовы?
Сорокин Сергей Алексеевич
28 февраля 2025 года я получил от Сергея Алексеевича письмо с фотографиями и текстом этой статьи. В этом письме он мне написал так: - "По моим задумкам "писательским" - моя последняя вещь. Положение мое со здоровьем такое, что нужно быть готовым ко всему, потому и "подчищаюсь". Писал долго, очень ждал ответа и информации от чекистов нынешних, но получил формальные (правильные) отписки ( это еще ДО того, как у них подвалило работы "по профилю" в сязи с известными событиями...). Потому решаюсь показать в таком виде".
3 апреля 2025 года Сергея не стало. Публикую статью по его просьбе уже после его смерти.
Евгений Жигалов