Нагаев Юрий Владимирович - выпускник Барнаульского ВВАУЛ 1981 года
Дембельские рассказы или шуточный отчёт о тридцати пяти годах службы в ВВС (часть вторая)
Здравствуйте, доктор!
Заспорили как-то танкист, ракетчик и лётчик: у кого лучше врачи?
Танкист говорит: «Наши врачи самые лучшие. Недавно одного офицера танк переехал вдоль и поперёк. Два часа его оперировали – сейчас танковой ротой командует». Ракетчик: «Всё это ерунда! У нас военный в ракетную шахту упал. Два часа доставали, четыре – оперировали. Сейчас – командир стартовой батареи». Посмотрел на них лётчик, затянулся сигареткой и сказал: « Мужики, месяца два назад один пилот на сверхзвуке в гору врезался. Двое суток искали – нашли язык и задницу, теперь в первой эскадрилии замполитом».
Я согласен с народным устным творчеством и заявляю, что авиационный доктор самый лучший. Поэтому и хочу рассказать об этом специалисте широкого профиля, сгустке доброты и медицинского юмора, случайно оказавшемся в военной форме. Жизни авиационного врача и лётчика настолько тесно переплетены, что оба могли бы рассказывать друг о друге часами: хорошее и плохое, смешное и не очень. Пока доктор занят - измеряет мне давление перед полётом, я вспомню несколько эпизодов из нашей совместной авиационной жизни.
Эпизод первый
Гарнизон Зябровка. Предполётный медицинский осмотр. В приёмной экипаж самолёта Ту- 16: два лётчика, два штурмана, стрелок - радист (ВСР) и командир огневых установок (КОУ). Первыми доктору показались ВСР и КОУ – два здоровенных прапорщика. Беглый осмотр: руки – ноги на месте, по лицу видно, что не пили уже часов десять.
- Всё, здоровы, проходите.
Затем в кресле уверенно расположился командир. Через пару минут, подтвердив записанное в справке давление, он был допущен в небо.
Следующий – штурман, за ним я – второй пилот. И вот настала очередь второго штурмана, Володи. Нужно сказать, что Володя был сказочно худ. Всю свою короткую жизнь он зря переводил продукты. Витамины, белки, жиры и углеводы реактивного пайка не задерживались в его организме. Поэтому уже в 1982 году он был похож на современную модель, только носил на себе не платье от Вячеслава Зайцева, а лётный комбинезон.
И вот, Володя, на ходу заворачивая рукав, приближается к столу, за которым доктор записывает в журнал результаты тестирования моего организма.
- Идите, вы здоровы.
Эти слова доктора остановили Володину задницу на середине траектории движения к стулу. Получив установку, он начинает двигаться в обратную сторону. Раскатывает рукав комбинезона, пытается надеть куртку и тут его клинит. На лице появляется немой вопрос.
- Доктор, почему вы решили, что я здоров?
Оторвавшись от журнала предполётного осмотра и подняв на Володю добрейшие глаза, доктор на полном серьёзе произнёс:
-Такие как вы не болеют. Они сразу умирают.
Эпизод второй
Киев. Окружной военный госпиталь. Утреннее совещание у начальника.
- Товарищ полковник! Сколько это может продолжаться?! Эти лётчики каждый вечер пьют, а пустые бутылки кидают под наши окна.
Лицо начальника отделения интенсивной терапии и реанимации пылало гневом. Ему ненавистны были здоровые с красными мордами лётчики, так разительно отличавшиеся от его больных.
- Что скажете, Александр Иванович?
Взгляд полковника упёрся в начальника отделения врачебно - лётной экспертизы.
-Товарищ полковник! Зато у нас нулевая смертность,- после секундного замешательства последовал бодрый ответ.
Эпизод третий
Рязань. Готовимся к параду над Поклонной горой. У кровати в профилактории стоят двое: командир - полон гнева и плещет эмоциями, доктор – дипломатично воздерживается от оценки сложившейся ситуации. На кровати мирно посапывая (или похрюкивая) лежат сто килограммов тела, принадлежавшего командиру эскадрилии. Вчера, встретив однокашников по училищу, он неосторожно приоткрыл дверь в антимир. И вот лежит перед командиром полка, заполненный алкоголем по самые пробки.
- Доктор, через три часа постановка задачи на полёты. Через два часа он должен стоять на ногах.
Командир умчался как вихрь, а доктор остался стоять над телом, проигрывая в уме варианты выполнения поставленной задачи. Через несколько минут он покинул профилакторий, загадочно улыбаясь.
Задёрганный московскими начальниками командир полка вспомнил о комэске и забежал в профилакторий посмотреть, как выполняется его приказание. Открыв дверь, он остолбенел. На кровати напротив друг друга сидели комэск и доктор, и о чём- то душевно беседовали. Полные бутылки с пивом стояли на тумбочке, пустые - под кроватью.
- Доктор, какого чёрта! Я же сказал, чтобы стоял!
Командир судорожно хватал рукой то место, где в начале прошлого века у офицеров висела шашка. Доктор, у которого пиво легло в желудок тоже не на манную кашу, с трудом сфокусировал взгляд на дверном проёме:
- Товарищ командир! Посмотрите! Прошёл час, а он уже сидит.
Эпизод четвёртый
Госпиталь. Лётчик проходит врачебно – лётную комиссию (ВЛК). Постучав и не получив ответа, он осторожно приоткрыл дверь в кабинет окулиста. Из кабинета слышалось невнятное бормотание:
- Что он понимает... С кем попало пью… Начальник, понимаешь!
И в этот момент взгляд доктора, уже принявшего внутрь грамм сто пятьдесят, остановился на вошедшем:
- Ты кто?
- Я на ВЛК.
- Проходи, садись, давай книжку.
Лётчик протянул медицинскую книжку.
- Так, Алексей Владимирович. Командир эскадрилии, подполковник. Хорошо.
Доктор немного подумал, затем открыл стол и выставил на него початую бутылку водки, два стакана и баночку с витаминами.
- Давай, - сказал он лётчику, наполнив стаканы на треть.
- Доктор, я не могу. Мне к стоматологу, потом на ЭКГ.
Врач небрежным движением закрыл медицинскую книжку.
- Осматривать не буду!
Понимая, что день загублен, лётчик опрокинул содержимое стакана внутрь организма. Когда за осмотренным лётчиком закрылась дверь, доктор взглянул сквозь стену в сторону кабинета начальника и, как человек, чувствующий за собой правоту, произнёс:
- Хм… С кем попало пью. Я с подполковником пью!
Эпизод пятый
Опять госпиталь. Опять лётчик приехал на ВЛК. Предыдущий визит в этот храм здоровья состоялся целых три года назад. Чувствуя за своим организмом небольшие огрехи, а так же в знак уважения, лётчик перед отъездом купил, как и в прошлый раз, бутылку фирменной Новгородской водки. И вот, войдя в кабинет хирурга, после взаимных приветствий поставил её на стол. Убелённый сединами доктор оторвался от изучения лежащих перед ним бумаг и уставился на красивую бутылочную этикетку. В голове его заработал компьютер.
- Левая голень, варикоз, - через тридцать секунд с уверенностью произнёс он.
Всё, предполётный осмотр закончен. Давление - сто двадцать пять на семьдесят, температура – тридцать шесть и шесть. Я на полёты. А доктор – продолжать заботиться о нашем здоровье. И так до дембеля.
Как я писал в газету
Как - то, разбирая после очередного переезда к новому месту службы свои старые бумаги, я обнаружил среди них копию открытого письма Председателю Верховного Совета Эстонской республики Арнольду Рюйтелю и Премьер – министру Эдгару Сависаару за подписью председателей советов офицерских собраний частей, расположенных в прекрасном городе Тарту. Среди фамилий подписавшихся оказалась и моя, как временно исполняющего в то время обязанности председателя. Это письмо, а особенно моя подпись под серьёзным документом, напомнила историю, произошедшую в последние годы нашего пребывания в Эстонии.
Директором военторга у нас был бывший командир авиационно – технической базы, а ныне военный пенсионер. С его назначением получилось, как в русской поговорке: пустили козла в огород. В период всеобщего дефицита, распределения товаров по талонам, военторг, как и любое другое предприятие торговли, являлся «золотым дном». Для своих и людей уважаемых там было всё, или почти всё. А простой гражданин (современный термин, потому, что есть непростые и очень непростые) мог прийти со своим талоном на дефицит и с ним же уйти, так как выделенный ему телевизор (холодильник, ковёр и т. д.) куда-то таинственно исчез. Концов не найти, а с директора, как с гуся вода.
Я в военторг ходил редко, в основном за предметами военного ассортимента. Передвигаясь по должностям из одной эскадрилии в другую, постоянно оказывался в конце очереди. О махинациях знал понаслышке, в основном, из разговоров в курилке и женских пересудов.
Бучу подняли наши соседи и братья по оружию – транспортники. Каплей, переполнившей чашу терпения, стало бесследное исчезновение мебельного гарнитура, выделенного вдове погибшего офицера.
Офицерское собрание в гарнизонном доме офицеров было бурным. Зал забит до отказа, эмоции выплёскивались через край, обвинения в нарушениях и махинациях лились как керосин из трубопровода аварийного слива топлива. Председательствующий из последних сил пытался притушить накал страстей, бушевавших в зале. Виновнику торжества всё происходящее было глубоко безразлично, как той лошадке, идущей вдоль борозды. По его внешнему виду, кратким объяснениям всем стало понятно, с какого высока он плюёт на уважаемое собрание. Эмоции притухли, зал задумался, а затем единогласно принял решение. Офицерское собрание постановило написать письма в три адреса: в управление военторга, в газету Прибалтийского военного округа, и в газету «Красная Звезда».
Вспоминая сейчас эту историю, я никак не могу понять, почему писать письмо поручили нашему полку? Мы не были зачинщиками, в ходе дебатов вели себя не слишком буйно. И вдруг - получите! Но делать не чего. На следующий день проект был отработан и представлен командиру полка, он же – председатель офицерского собрания части.
- Хорошо, очень хорошо. Всё правильно! Только уберите вот это.
И он пальцем показал на строку внизу письма, где были напечатаны его должность, звание, фамилия, и где должна была появиться его подпись.
- Хватит и одной, - подвёл итог командир.
Мне принесли письмо. Я пробежал глазами текст: нарушил, занимался махинациями, требуем разобраться. И в конце – секретарь офицерского собрания майор…
- Ну и что?
- Командир сказал подписать.
- Кроме меня не кому? Я что самый озабоченный делами военторга?
- Тебе тяжело? Подписывай, а то уже отправлять надо.
- Ну, чёрт с вами, - сказал я, подписывая документ.
Через пару дней я забыл и о собрании, и о письме. Служба, полёты, семья - всё вошло в привычную колею.
Прошло уже больше месяца. Я сидел в классе и готовился вместе с экипажем к полётам.
- Товарищ майор, вас какие – то гражданские спрашивают, - сказал вошедший дежурный по учебному корпусу.
В вестибюле трое представительных хорошо одетых джентльменов со скучающим видом рассматривали доску объявлений. При виде меня на их лицах появились дежурные улыбки. После взаимных представлений выяснилось, что джентльмены являются представителями управления окружного военторга, и приехали они именно ко мне, а не к кому- нибудь другому. Цель - проинформировать меня, а в моём лице и весь офицерский состав гарнизона о мерах, принятых к директору нашего военторга. Меры поразили своей суровостью – ему объявили выговор. Я сказал, что так нельзя, что людей надо жалеть, и можно было просто пожурить или, в крайнем случае, ограничиться постановкой на вид. На меня посмотрели как на умалишённого и сказали, что не надо ёрничать, так как директор и без этого очень сильно переживает. Наверно, так же сильно, как обманутые покупатели, подумал я, но ничего не сказал. Выговор, так выговор. Лишняя блоха собаке не помешает. Этого я тоже не произнёс.
Встреча была закончена, говорить больше было не о чём. Мы вежливо раскланялись и расстались, не очень довольные друг другом.
Я доложил командованию о разговоре и опять занялся своими служебными делами.
Недели через две, когда из памяти уже выветрились образы представительных джентльменов, меня вызвал замполит полка. В его кабинете на столе лежала окружная газета, на первой странице которой была напечатана разгромная статья о делах нашего военторга.
- Бери, читай. Хорошо пишешь, - улыбнулся замполит.
Я пробежал глазами текст, в котором ни слова не было сказано об офицерском собрании, его решении отправить письма в различные инстанции. И это было не письмо, а статья, в которой автор с моей фамилией смело критиковал, клеймил позором, рассказывал о махинациях, требовал призвать виновных к ответу.
- Это, что я написал?
- Фамилия твоя – значит ты,- глядя в моё изумлённое лицо, ещё раз улыбнулся замполит.
- Командир читал?- спросил я.
- Похвалил и велел подарить тебе эту газету, как начинающему журналисту. Учись, оттачивай перо.
- Спасибо, пойду оттачивать,- я попрощался и вышел из кабинета.
Пару дней друзья в шутку пытались раскрутить меня на выпивку, в счёт полученного за статью гонорара, советовали не бросать начатую карьеру журналиста, а затем всё само собой утихло. Но как нас учили на лекциях по философии – развитие идёт по спирали. Вот и данная ситуация развивалась в полном соответствии с философским законом, то есть повторилась на более высоком уровне.
Когда уже все напрочь забыли и о собрании, и о проделках директора военторга, в газете «Красная Звезда» появилась небольшая заметка, в которой неугомонный правдоруб, или правдопис (если так можно выразиться) с моей фамилией опять смело критиковал, клеймил позором и т. д. и т. п.
- Молодец, поработал над собой и вышел на новый уровень, - расплылся в улыбке замполит, протягивая мне через стол газету. Мы опять встретились у него в кабинете.
- Вам бы всё шутить, а мне не до веселья. Это когда-нибудь кончится?
- Если ты больше ни куда не писал, то считай, что уже всё,- опять удачно пошутил замполит.
И всё действительно закончилось. Жирной точкой в этой истории стала реакция командира дивизии на мою литературную деятельность. Если командир полка, прочитав заметку в «Красной Звезде», дипломатично промолчал (наверно представил под ней свою подпись), то комдив, строго глядя на стоящее перед ним полковое начальство, спросил:
- Он уймётся когда-нибудь?
Генерал, у которого и так забот хватало, не стал вспоминать, как и почему я стал автором этих статей. Но ни каких мер против меня не было принято. Может, конечно, он что-то ещё сказал в мой адрес. Например, куда мне засунуть своё отточенное журналистское перо. В тот день это место у меня почему-то чесалось. Или, что я должен съесть газету не запивая вместо обеда в лётной столовой. Его предложения и комментарии остались для меня тайной. Но с журналистикой я завязал. Опасная профессия. Лучше быть лётчиком!
Король
Король умирал. Умирал не от раны, полученной в сражении, не от яда, подсыпанного в бокал с бургундским, и даже не от старости. Умирал от обыкновенной желтухи. Болезнь догрызала его не на королевском ложе, а на тесной солдатской койке в модуле, оборудованном под лазарет. Потому что это был не король, а всего лишь пан. И не ясновельможный польский шляхтич, а советский ПАН - передовой авиационный наводчик, гроза и головная боль «духов», посылающий на них смертоносный огонь наших штурмовиков и вертолётов. Король был заслуженным ПАНом, о чём свидетельствовал орден КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ, лежащий в тумбочке и цепляемый к выцветшей афганке в торжественных случаях. Звали его Саня, а прозвище "король" прицепилось к нему с детства из-за фамилии Королёв. Прицепилось так крепко, что он и сам себя иногда величал этим титулом. Как-то в свободное от бегания по горам время (а события происходили во время войны в Афганистане) Александр засиделся с братьями по оружию за рюмкой чая. Дружеская беседа затянулась надолго и ПАН, будучи совсем не богатырского телосложения, немного не рассчитал свои силы. Собрав всю волю в кулак, чтобы не ударить в грязь лицом перед вертолётчиками, он на подкашивающихся ногах добрёл до своего модуля, в котором жил вдвоём с товарищем. И ... ударил лицом в пол! Разбудил Саню дикий сушняк во рту и ворчание соседа, в очередной раз переступающего через распростёртое тело. После очередной претензии в свой адрес Саня с трудом оторвал от пола чугунную голову и, отлепив прилипший к нёбу язык, медленно, но довольно членораздельно с соответствующим позе достоинством произнёс: «Король где хочет, там и лежит!" Вот что значит благородное происхождение!
Итак, король умирал. Его мутный взор тупо уставился в стекло, отделяющее импровизированную палату от рабочего места дежурной медицинской сестры. Тело горело, во рту почему-то стоял привкус грибного супа, так любимого в детстве. Сознание то уходило, то возвращалось. В краткие минуты просветления Король осознавал, что за стеклом творится бардак. Постоянно улыбающийся круглолицый прапор настойчиво приставал к медсестре. Первые этапы ухаживания были уже пройдены, оба находились в лёгком подпитии, кое- что из одежды расстёгнуто. Поцелуи затягивались, ловкие руки прапора опускались всё ниже, градус любви повышался.
И вот, в очередной раз, выпав из темноты, Король стал свидетелем финального акта пьесы. На него не обращали внимания, не стеснялись, посчитав за мебель, а может уже за труп. Стало жалко себя. Так жалко, что выбило из глаз слезу.
- Я тут подыхаю, а они, сволочи, что творят!
С усилием закинув руки за голову, прикусив от напряжения губу, Саня вырвал из-под головы тяжёлую ватную солдатскую подушку и с протяжным стоном метнул её в окно. Звон разбитого стекла, мат прапора - это были последние звуки, которые услышал Король. Свет померк, и наступила тишина.
- Королёв! На процедуры! - громкий голос медсестры (не той, которая была в прошлой жизни, а другой - молоденькой и курносой) поднял Короля с постели. Уже больше недели как он вернулся из царства тьмы и сейчас меньше всего походил на Величество и даже слабо смахивал на «ясновельможного». Сильно похудевший, свалявшийся он медленно, но уверенно возвращался к жизни.
- Саша, я тебе служебный открою, - сказала курносая, ставя оживающему герою солидных размеров клизму.
- Спасибо, радость моя.
Служебный туалет являлся пристройкой к санитарному модулю, запирался на замок и использовался только медперсоналом. Для остальных смертных метрах в шестидесяти от модуля был построен деревянный туалет типа «сортир».
Натянув штаны, Саня зашёл в палату, взял потрёпанную книжку и через минуту встал на пост у дверей служебного туалета. Подкатило почти сразу. Уверенно дёрнув ручку, Александр с ужасом обнаружил, что дверь заперта изнутри.
- Эй, открывай, - неуверенно произнёс он. Тишина.
- Открывай, падла! - прорычал Саня и пнул дверь ногой. Опять тишина.
Поняв, что может случиться непоправимое, он метнулся к выходу, уронив книгу. Впереди его ждал позор, шутки боевых товарищей или мировой рекорд в беге на шестьдесят метров.
Не случилось ни того ни другого. Не добежав до желанного домика метров пятьдесят пять, Король судорожно остановился, мгновение подумал, сшагнул с протоптанной к «сортиру» дорожки, снял штаны и сел. Ещё через мгновение на его лице появилась блаженная улыбка. Так и сидел он, щурясь на солнышко и как-то по- детски улыбаясь проходившим мимо него военным. В ответ они также приветливо улыбались Сане.
Жизнь налаживалась!
Навстречу солнцу
В одном из рассказов я в меру своих скромных литературных способностей описывал летнюю украинскую ночь. Сейчас хочу несколько слов сказать об её полной противоположности - летней ночи на «диком» северо-западе. В июле она там такая короткая, что её просто не замечаешь. А, если ты на полётах, то ночи просто нет. Во - первых, нет для того, чтобы поспать - какой сон, если надо работать. А во- вторых, на земле вроде бы уже и стемнело, а поднялся в небо и на тебе, попал опять в день. Вот оно и солнышко, ещё цепляется за горизонт. Полетел по маршруту на запад - окунулся в темноту, вернулся в район аэродрома - снова посветлело. Приземлился - на земле. И вроде темно. Вот такая круговерть света и тьмы почти до конца полётов, пока окончательно не рассветёт. Но рассказ не об этом.
Командир полка пришёл домой в пятом часу утра. Уже было совсем светло, но все нормальные люди ещё спали. Это только жители «страны дураков», то есть возвращающийся с полётов личный состав, был ещё на ногах и плавно начинал укладываться в кровати. Полковник тихонько прикрыл за собой дверь, но это не помогло. Из спальни вышла жена.
- Как отлетали?
- Всё нормально.
- Поешь?
- Нет, лучше сразу спать.
Он торопился не зря. Частенько часов в восемь - девять утра раздавался телефонный звонок, большой или поменьше начальник очень удивлялся, что командир ещё дома, потом вспоминал про ночные полёты, извинялся, но всё равно озадачивал так, что приходилось собираться и идти на службу. Сну «мандеза», как говорил один известный генерал и президент. Наскоро ополоснувшись холодной водой (горячей в гарнизоне не было), полковник с наслаждением растянулся на белой простыне. Рядом тихо дышала жена.
Сон не шёл. В голове крутились эпизоды прошедших полётов, всплывали в памяти ошибки лётчиков, недостатки в обеспечении. Вставал перед глазами проклятый туман, весь последний час лётной смены грозивший выползти из низин и закрыть аэродром.
- Надо было махнуть полстакана, зря отказался,- с тоской подумал командир.
Через полчаса ворочаний он забылся беспокойным сном, перед этим окончательно записав в памяти всё, что скажет на полном разборе полётов.
После отхода командира ко сну, жизнь в военном городке не прекратилась. А в некоторых местах, совсем недалеко от командирской квартиры, она из ночи перехлестнула в раннее субботнее утро и, несмотря на накопившуюся за неделю усталость, приобрела характер вакханалии. Поэтому проснулся полковник не от телефонного звонка. Вместе с женой они подскочили на кровати от страшного грохота, раздавшегося из подъезда. Такое ощущение, что по лестнице сплавляли доски, сопровождая это барабанным боем.
- Володя, что это? - нервно спросила жена.
- Откуда я знаю! Сейчас увидим, - сказал командир, вставая с кровати.
Пока он поднимался, грохот миновал их площадку третьего этажа и покатился вниз. Открыв дверь из квартиры, полковник ничего не увидел. Начали открываться и соседние двери. В трусах в подъезд не выйдешь, а одеваться не хотелось. Поэтому он направился к балкону. За ним в ночной рубашке трусила жена.
Выйдя на балкон, они услышали, как внизу хлопнула входная дверь. Одновременно посмотрели на землю. Жена охнула. Из-под козырька подъезда показались кончики лыж. Затем появился и сам лыжник, в котором командир узнал штурмана из второй эскадрильи. В руках его, как и положено, были лыжные палки. Осторожно спустившись со ступеней крыльца, он вышел на середину тротуара. Качнувшись, развернулся на девяносто градусов. Затем, гордо расправив плечи и размеренно работая палками, штурман пошёл навстречу восходящему солнцу.
Электроника и молоток
Ту -22м3 номер 43 не хотел лететь. Внешне это не как не проявлялось. Он стоял, твёрдо опираясь на свои ноги - шасси. Стремительный профиль: острый нос, прижатое к фюзеляжу стреловидное крыло, ровное гудение ВСУ (вспомогательная силовая установка) – налицо все признаки готовности взметнуться в небо. Но, что-то в его начинённых электроникой внутренностях творилось такое, чего не могли понять инженеры и техники. Они, подгоняемые старшим техником, сновали по самолёту, открывали лючки, меняли блоки, выполняли проверки систем – всё безрезультатно.
Я, молодой командир эскадрильи, вместе с экипажем стоял у самолёта.
В голове роились грустные мысли. Надо же было так отличиться со знаком «минус». Дело в том, что предстоящие полёты имели ряд особенностей.
Во - первых, в них участвовал недавно назначенный командир дивизии. Он сам вёл боевой порядок полка. Во- вторых, экипажи должны были пролететь по маршруту, условно нанести удар управляемыми ракетами по объектам противника, разбомбить цели на полигоне и выполнить посадку на оперативном аэродроме. Там заправиться топливом и - в обратной последовательности: удар, ещё удар, посадка дома. Сплошной « тактический фон», как на учениях, а тут такой облом. Все в воздухе, а комэск на земле. Настроение – ниже бетона.
Не терял веры в успех только старший техник самолёта, Фёдор Михайлович.
- Щас полетим, командир! - весело прокричал он, в очередной раз, пробегая мимо.
- Ага, сейчас, - оптимизма не прибавилось.
Десять, двадцать, тридцать минут прошло – ничего не изменилось. Люди суетились, самолёт стоял неподвижно, наслаждаясь этой бесполезной суетой.
Ещё раз прозвучало бодрое: «Щас полетим!» Полетели, но не мы. Экипажи в заданной последовательности выруливали и взлетали. На аэродроме стоял грохот реактивных турбин. Стоянка моей эскадрильи опустела. Ещё немного и весь полк улетит.
- Командир, готово! – крик стартеха бросил нас к самолёту. Быстро заняли рабочие места, и началась работа. Когда мы подруливали к взлетно-посадочной полосе, боевой порядок полка уже выходил из района аэродрома.
Установил самолёт по оси ВПП, получил разрешение на взлёт от руководителя полётов, включил максимальный форсаж и отпустил тормоза. Тело вдавило в кресло. Стремительный разбег и мы в воздухе. Вперед! В погоню. Дальше не было ничего интересного. Обычный полёт, если к полёту может подойти определение «обычный». Пустили ракету (условно), отбомбились на полигоне (по-настоящему и хорошо) и почти догнали «хвост» полка.
Когда сели на аэродроме в Белоруссии, там уже полным ходом шла подготовка самолётов к повторному вылету на маршрут. Мы опять оказались отстающими. На стоянку подогнали два топливозаправщика, техсостав, прилетевший раньше нас на транспортном самолёте, начал готовить и наш лайнер к полёту. Старший техник, Фёдор Михайлович, руководил процессом и заправлял самолёт керосином, сидя в кабине на месте правого лётчика.
Ту-22м3 сиял включёнными фарами и аэронавигационными огнями. В общем, полнейшая идиллия. Я смотрел на всё это и думал, что человек с его волей и разумом победит любое железо, даже самое умное. Зря думал!
Так как наш «дуэт», экипаж и самолёт, стал слабым звеном в боевом порядке полка, то командир дивизии отправил к нам для контроля инженера и штурмана дивизии.
- Ну как? – вылезая из машины, спросил штурман.
- Осталось заправить пять тонн, и мы готовы, - бодро доложил я.
- Это хорошо… - философски протянул старший начальник.
Некоторое время мы молча смотрели на сверкающую стоянку, в центре которой стоял окружённый спецмашинами «его величество» самолёт. Много лет видимая, но всё равно волнующая душу лётчика картина.
Комдив в своих подозрениях оказался прав. Идиллия закончилась в одно мгновение. Вначале мы услышали, как падают обороты ВСУ, затем погасли самолётные огни, и всё погрузилось во тьму. Вслед за темнотой наступила тишина. Все замерли, не понимая, что происходит. Только старший техник выскочил из кабины и кубарем покатился по стремянке. От последней до первой ступеньки прокатилось недоумённо – укоризненное:
- Ах, ты, б……ь!
Это самолёту. И уже с земли в мою сторону много раз слышанное за этот день:
- Щас, командир!
Что «щас» понимал только Фёдор Михайлович. От его возгласов очнулись водители и осветили стоянку фарами. В их свете мы увидели, как стартех уверенно бежит к контейнеру, в котором хранились инструменты. Назад к самолёту он метнулся, держа в руке огромный молоток. Стоящие на его пути, невольно отодвинулись в разные стороны. Я вместе с представителями штаба дивизии заворожено смотрел на происходящее. Все молчали. Подбежав к фюзеляжу, Фёдор Михайлович нашёл одному ему известную точку на борту, пальцами отмерил нужное расстояние и, что есть силы, долбанул молотком по обшивке. Такой удар свалил бы с ног быка. Мне показалось, что внутри огромного сорокадвухметрового бомбардировщика что-то ёкнуло. Ударная волна прокатилась по его электронным внутренностям от носа до киля, и самолёт ожил. Запустилась и начала набирать обороты ВСУ, загорелись фары и аэронавигационные огни.
- Ничего себе, - произнёс штурман.
- Действительно, ничего, - наконец- то заговорил и инженер.
Тишина на стоянке сменилась гулом. Всех словно расколдовали. Народ задвигался, зашумел. Подготовка самолёта к вылету снова вошла в нужную колею.
Передав молоток в руки технику, Фёдор Михайлович поднялся в кабину дозаправлять самолёт. Я ждал привычного «щас, командир, полетим», но не дождался. И так всё было предельно ясно. Мы действительно полетели.
После разбора полётов на базовом аэродроме, командир дивизии, которому о нас красочно рассказал штурман, пошутил, что русский человек при помощи молотка может исправить любой механизм: будь то швейная машинка или космический корабль. Шутка прозвучала довольно серьёзно.
Как я командовал учениями Северного флота
Нет ни слова правды в этом предложении. Я никогда не командовал учениями флота. Не вышел ростом. Служебным. Да и служил в авиации, поэтому летал в небе, а не бороздил морские просторы. Но эти слова, как вопрос или предположение, прозвучали несколько раз в монологе старшего начальника при разговоре со мной по телефону. Вот и стали названием маленького рассказа. И хотя название – обман, дальше будет только правда.
Как лётчик Дальней авиации я вместе с моими боевыми товарищами почти ежегодно принимал участие в совместных учениях или, как говорят моряки, сбор – походе кораблей Северного флота. Флот собирался в море, авиация поднималась в небо, и все развлекались тем, что воевали с условным противником, а то и друг с другом. Воевали на земле, в небесах и на море, оставляя мирным пока только космос.
Так было и в этот раз. Ступив на бетон одного из аэродромов морской авиации, я с удовольствием подставил себя лучам яркого, уже не заходящего за горизонт северного солнышка. Хочу сказать, что сколько раз я не бывал на Севере, мне всегда везло с погодой. Было тепло, светило солнце. В зависимости от месяца глаз радовали то цветочки, то ягодки и грибочки. Причём последние росли буквально под хвостами самолётов. Даже завидно становилось. Мы там, на северо-западе, плесенью покрываемся от сырости за один оклад, а они тут греются за два. Хотя я понимал, что Север тут не Крайний, а с погодой действительно везёт.
На этих учениях мне не довелось летать. Назначили старшим оперативной группы, а заодно и руководителем полётов от Дальней авиации, так как сюда после выполнения задачи должны были садиться наши экипажи. Несмотря на тогдашний постсоветский дефицит всего (не буду перечислять чего), учения получались очень представительными. Только дальники пускали несколько ракет, а ещё морская ракетоносная, корабли, подводные лодки. Не оставались без дела и истребители, палубные и сухопутные, которые своими ракетами пытались сбить наши. В общем, людей и техники много, керосина мало.
Это только через несколько лет, после того как на этот аэродром приземлится на стратегическом ракетоносце Ту- 160 Президент и Верховный Главнокомандующий, армия узнает, что в нашей стране всё ещё добывается нефть. И в больших количествах. Топливо польётся рекой, и всё заездит, залетает, заплавает. А пока считали каждый литр. Вот и для меня одной из задач было держать на контроле, решённый на всех уровнях вопрос о выделении для заправки наших самолётов пятидесяти тонн авиационного керосина. И немедленно докладывать своему командованию, если моряки попытаются хоть «трохи» зажать.
Радостный день вступления нас в учения приближался. Флот уже вышел в море, авиация пока оставалась на земле. Но начальники уже оторвали свои взоры от карт с синими и красными стрелами и обратили их в сторону личного состава. Началось целеустремлённое движение мелких групп в различных направлениях. Вот и наш так называемый профилакторий, а в реальности деревянный барак, отметивший как минимум полувековой юбилей, радостно загудел. К нам добавился прилетевший техсостав, а так же экипаж самолёта Ан - 12, на котором наши техники и прилетели. В штабе авиации флота приступила к работе наша самая главная оперативная группа во главе с заместителем командующего. На самый край, на пункт наведения, вертолётом заброшен командир эскадрильи, чтобы руководить экипажами на трассе пуска ракет. Лётный состав и авиационная техника на аэродромах в готовности к немедленному вылету. В общем, до времени «Ч» оставались считанные часы.
И вот, началось! Денёк выдался солнечный, облаков почти не было, летай – не хочу. После предполётных указаний в заключительный раз подошёл к командиру местной дивизии. Получив от него и от начальника тыла очередное подтверждение о выделении требуемого количества керосина, со спокойной душой убыл на КДП (командно-диспетчерский пункт), расположенный за взлётно-посадочной полосой. Далее всё пошло по отработанному плану. Стали поступать доклады о взлётах, сборах боевых порядков, выходах в район целей, пусках, выполнении других задач и т. д. Я отслеживал нарезанный мне раздел, совсем не готовясь руководить всеми учениями. В установленное время вернулись на аэродром экипажи морской авиации, а затем приземлились и наши.
Всё, почти победа! Как говорится:
«И врага ненавистного пусть пехота добьёт.
Коль погода нелётная – зачехляй самолёт!»
Авиация свою задачу выполнила. Только не мы. Осталось ещё выбраться отсюда, а по пути домой грохнуть пару целей на полигоне.
В атмосфере всеобщей эйфории я с трудом нашёл транспорт, чтобы добраться до стоянки самолётов. Там тоже сплошное ликование. Всё-таки первые совместные учения в этом году, и так всё удачно прошло! Экипажам, выполнившим пуски на «отлично», вручали жареных поросят, как подводникам за потопленный корабль противника. В этой радостной суматохе наконец-то добрался до своих. Поздравил с успехом.
- Поросят дома есть будете. Обедайте и готовьтесь к вылету.
Топливозаправщиков возле наших самолётов не было, только техники суетились, готовя матчасть к повторному вылету. Чтобы ускорить заправку, нужно отыскать местное руководство. И я, отправив экипажи в столовую, двинулся по стоянке. Повезло – минут через пять столкнулся с комдивом, идущим в сопровождении начальника тыла.
- Ну, дальник, поздравляю с успехом!
- Спасибо, товарищ генерал. Нам бы ещё заправиться и улететь.
- Понимаешь, у нас перерасход, так что могу дать только по десять тонн.
Начальник тыла солидным кивком подтвердил слова командира дивизии. В кармане моего комбинезона возник и начал расти жезл командующего учениями.
- Товарищ генерал, а как от вас на Питер выехать?
- Тебе зачем? – недоумённо спросил комдив.
- С десятью тоннами нам не лететь, а только по шоссе ехать и на АЗС заправляться.
- Шутник?! – комдив посмотрел на начальника тыла.
- Ладно, бери по пятнадцать и всё. А то сейчас начнём своих заправлять.
По пятнадцать – это напрямую без полигона, в обрез. Но деваться не куда. Скоро и этого топлива не будет - польётся в другие баки. Мобильные в наших местностях были ещё не в ходу, простого телефона рядом тоже нет. Посоветоваться не как и не с кем. Кончик жезла начал высовываться из кармана.
- Пусть будет по пятнадцать!
- Вот и хорошо. Давайте команду на заправку, - обернулся генерал к начальнику тыла.
Дело сделано, больше вводных быть не должно. Поймал машину. По дороге на КДП проехал через стоянку наших самолётов. Уже подъехали ТЗ, и началась заправка.
Прошло совсем немного времени после моего прибытия на КДП, как экипажи запросили разрешение, и порули к взлётно-посадочной полосе. В зале управления полётами раздался телефонный звонок. Руководитель полётами протянул трубку мне. Звонил полковник из нашей оперативной группы, находившейся в штабе авиации флота. Надо же, я совсем забыл о них. Наверно, это виноват чёртов жезл.
- Здравствуй, как дела?
- Здравия желаю. Нормально, - решил я не вдаваться в подробности.
Немногословность не проскочила.
- Где наши?
- Один на исполнительном, другой на предварительном старте.
- С заправкой проблемы были?
- Дали в два раза меньше, поэтому полетят напрямую без работы на полигоне.
- Кто так решил?
Я подумал плохими словами, но ничего не сказал. А нельзя было вопрос о заправке задать пару - тройку часов назад морскому начальству, которое находилось от вас на расстоянии вытянутой руки. Глядишь, и нужные двадцать тонн керосина где-нибудь добыли.
- Я решил,- мой голос прервал затянувшуюся паузу, - топлива всё равно больше не будет.
- Подожди, сейчас с тобой будет говорить заместитель командующего.
- Здравия желаю, товарищ генерал.
- Скажите, а кто решил, что экипажи полетят таким маршрутом? - спросил голос со сталинскими интонациями на том конце провода.
Кстати, эти самые экипажи уже дважды запрашивали разрешение на взлёт.
- Пусть ждут,- сказал я руководителю полётами.
- Я решил,- это уже генералу.
- А почему вы так решили?
Чёрт побери! Опять те же интонации! Мне стало казаться, что я не на КДП, а в Ставке ВГК в далёком сорок четвёртом защищаю план летнего наступления.
- Топлива дали только на перелёт!
- Скажите, а это вы командуете учениями Дальней авиации и Северного флота?
Ну вот, настал звёздный час. Хоть не в Ставке и не командующий фронтом, но тоже не плохо. Согнутая спина выпрямилась, плечи расправились, увеличившийся до нужных размеров жезл, уже не помещался в кармане.
- Вам виднее, товарищ генерал.
Ответ оказался неверным. Это показали последовавшие за ним несколько минут разговора по телефону. Причём, без применения ненормативной лексики. Я, так и не успев стать полководцем, в процессе сеанса «сексотерапии» превратился в мультяшного Пятачка, грустящего о лопнувшем зелёном шарике и принявшего в организм чуть ниже поясницы, так некстати высунувшуюся из кармана железяку.
- Товарищ генерал, разрешите зарулить экипажи на стоянку, а то они уже пятнадцать минут стоят на полосе.
Секунд тридцать в трубке не раздавалось ни звука, а потом:
- Пусть взлетают.
Я показал руководителю полётами рукой в небо. Самолёты один за другим оторвались от бетонки и устремились прочь от земных забот. Меня же эти заботы связали телефонным проводом по рукам и ногам.
Получив доклад о взлёте экипажей, заместитель командующего дал очередные указания:
- Товарищ подполковник, взлёт вашей группы ровно в три ноль- ноль.
- Извините, товарищ генерал, но я перенёс вылет Ан-12 на девять утра. Недоумение и удивление прямо так и полилось из мембран телефонной трубки. Воздух на КДП загустел.
- Вам, что мало Северного флота и Дальней авиации? Вы и транспортную под себя подмяли!
Хотя войск в моём подчинении, по словам генерала, и прибыло, я решил пока не трогать уже прижившийся в организме жезл. И правильно сделал. Так как я не сразу нашёлся, что ответить, то был вынужден в течение нескольких минут слушать, кивать головой и изредка вставлять стандартные военные фразы: «Есть!» (готов землю есть, чтобы вновь заслужить ваше доверие), «Так точно!» (да, я дурак, идиот и т. д.), «Никак нет» (но я не совсем пропащий, я исправлюсь). Наконец генерал иссяк, и я, получив приказ выйти с ним на связь вместе с командиром самолёта Ан-12, смог покинуть КДП.
На попутках добрался до городка. У здания штаба столкнулся с группой радостных авиаторов, несущих в руках звякающие пакеты. Один из них бережно держал поднос с жареным поросёнком. Увидев моё озабоченное лицо, добрые морские лётчики предложили мне плюнуть на всё и отметить победу содержимым пакетов, закусывая чудесным жарким. Посмотрев на уткнувшийся в зелень пятачок, вспомнил себя получасовой давности.
- Друзей не ем,- сказал я и решительно вошёл в штаб.
Минут через двадцать явился вызванный мною по телефону командир Ан-12. Вечером он выглядел значительно лучше. Генерал был не прав, я не подминал под себя транспортную авиацию. Она сама, в лице этого, неудачно похмелившегося с утра капитана, легла под меня и, глядя снизу вверх телячьими глазами, умоляла перенести вылет на утро. Хотя глаза у него должны быть лошадиные. Так как вчера, меньше, чем за сутки до начала учений, бравый пилот был замечен в довольно странной компании. Очень нетвёрдой походкой он двигался в сторону профилактория, ведя на поводу лошадь. У них ни как не получалось идти в ногу, и лошадь постоянно тыкалась капитану в спину. Немного позади шёл матрос, внимательно следивший за сладкой парочкой. Эту картину мы наблюдали из окна нашего жилища. Подойдя к входу в здание, капитан и лошадь остановились. Человек повернулся к животному и заговорил с ним. Лошадь слушала, грустно опустив голову. Она не поддалась ни на уговоры, ни на дёрганье уздечки, наотрез отказавшись заходить в профилакторий. Поняв это, лётчик что-то шепнул ей на ухо, наверно попросил подождать, и скрылся в здании. Воспользовавшись этим, матрос тут же оказался рядом. Через мгновенье они ленивой «дембельской» рысцой поскакали туда, откуда пришли. Так коварно покинутый своим четвероногим товарищем, капитан быстро успокоился и лёг спать. А утром сознался, что просто хотел покормить в комнате бедное животное.
- Хорошо, что только покормить. А то и надругаться в таком состоянии могли над лошадью, - сказал я в ответ.
В общем, на момент нашей второй за день встречи капитан был почти что свеж. А так как заместитель командующего не знал о его похождениях и возможной склонности к зоофилии, то наш совместный телефонный разговор закончился вполне мирно. Проинструктированный мною командир Ан-12, только кивал в трубку и использовал те же, что и я, стандартные фразы. Получив последние указания, мы бросились их выполнять.
Моего броска хватило до соседнего кабинета. Там мне налили стакан за победу и дали закусить аппетитной поросятиной. А то с утра маковой росинки во рту не было. Чувствуя, как тепло от питья и еды разливается по телу, я подумал, что даже оттраханный подполковник свинье не товарищ.
Возвращение домой прошло буднично, без приключений. На разборе учений командующий лишь мельком упомянул, что из-за нехватки топлива не удалось отработать на таком-то полигоне. Это была реабилитация и, одновременно, «снятие» меня с должности «руководителя» учениями авиации и флота. Жезл как-то незаметно растворился и без последствий вышел из организма. Но видимо, маленький кусочек, зацепившийся за почку, помог мне дослужиться до полковника.
Здесь я!
Похожая история, можно сказать, её гражданский вариант, звучит в исполнении известного юмориста. Это когда водителя троллейбуса, пытавшегося снаружи закрыть двери, самого заталкивают на заднюю площадку.
Так вот. Произошёл этот случай в те далёкие времена, когда деревья были ещё маленькие, земля тёпленькая, а в вооружённых силах постоянно чего-нибудь не хватало. То есть, в девяностые годы прошлого столетия.
Как-то в один из дней этого богатого на события периода, в армии закончились аккумуляторы. Не то, чтобы они совсем закончились. Они просто стали такими старыми, что не поддавались зарядке и сыпались мгновенно. А на новые у Министерства обороны не было денег. Я видел вертолёт, экипаж которого, приземлившись на площадку у мишенного поля, не выключал двигатели более часа, пока искали остатки ракеты, так как не было уверенности, что аккумуляторных батарей хватит хотя бы на один автономный запуск.
В нашем случае эти дефицитные штуки пришли в негодность на тягаче, закатывающем самолёты на стоянку. Гордость советского автопрома: две кабины: одна впереди, другая сзади, автоматическая коробка передач, лошадей под капотом не сосчитать. Взревев двигателем и, выпустив струю чёрного дыма, он уверенно выехал из парка и через несколько минут прибыл на стоянку самолётов полка. Встав напротив стратегического ракетоносца, водитель заглушил мотор и пошёл к инженеру эскадрилии. Получив указания по перекатке самолёта, боец вернулся к машине, забрался в кабину и нажал кнопку запуска. Фигов тачку. Отзапускались. Но я не зря назвал эту машину гордостью автопрома. Советские конструкторы предвидели данную ситуацию и сделали тягачу дублирующую систему запуска от сжатого воздуха. Солдат выпрыгнул из одной кабины и забрался в другую. Несколько мгновений, и двигатель ровно заурчал. Оказавшись на земле, водитель с удивлением заметил, что не поставленный на стояночный тормоз монстр ползёт на винты стоящего перед ним самолёта.
Это увидели и на стоянке. Все, кто там был, бросились к тягачу и упёрлись в передний бампер.
- Держите его! – крикнул старший техник и метнулся за самолётными колодками, чтобы подложить их под колёса тягача.
Наконец, в трёх - четырёх метрах от воздушных винтов гигант был остановлен. Но люди продолжали упираться в бампер, опасаясь, что тягач перескочит колодки.
- Где этот долбаный водитель?! – проорал старший техник.
И тут из кучи прилипших к бамперу тел раздался тоненький голосок:
- Здесь я!
Руст -2
В год двадцатипятилетия посадки Матиаса Руста в Москве на Красной площади эта история всплыла в памяти и заставила заново пережить, пусть незначительные в масштабе страны, но волнительные события, закончившиеся вполне благополучно и даже, можно сказать, смешно.
В каждой авиационной части есть плакат, на котором изображен лётчик в гермошлёме, самолёт, радар, что-то ещё, и надпись, которая гласит, что мы всегда стоим на страже воздушных рубежей нашей Родины. И это на самом деле так. Только для лётчиков Дальней авиации стояние получается каким-то косвенным. Хотя после полёта Руста был период, когда у нас в полку стрелки дежурили в самолётах в готовности сбить из пушек любую маловысотную цель. Но это продолжалось недолго. Поэтому защитить наши воздушные рубежи мы могли только одним способом - разбомбить все аэродромы в пределах досягаемости, чтобы ни одна зараза не взлетела. Но это уже война. А так мы и сами жили под защитой войск противовоздушной обороны (ПВО), спали спокойно и верили, что очередной воздушный хулиган к нам на аэродром не сядет. Служба у «ПВОшников» напряжённая и ответственная, они и в мирное время на боевом дежурстве. В авиации, богатой на шутки, прибаутки и подколы, ходил такой стишок:
Под берёзой лежит офицер ПВО.
Он не пулей убит, задолбали его.
Краткая и ёмкая характеристика тяжёлой, изнурительной мужской работы.
Я никогда не думал, что целых полдня мне придётся «прослужить» (в кавычках конечно) в ПВО, реально встать на защиту воздушного пространства нашей огромной Родины.
Был прекрасный субботний день. И прекрасным он был не из-за погоды. Погода как погода. Прелесть его заключалась в том, что уже перевалило за полдень, я пришёл со службы, вкусно пообедал и сейчас дремал, растёкшись по дивану. Вечером меня ждала баня, холодное пиво и сто грамм за ужином в уютной семейной обстановке. Что ещё надо командиру, чтобы спокойно встретить дембель. Правильно думаете. Судя по извращённости ваших мыслей, я просто уверен, что вы тоже служили в армии. Ему надо навернуть по голове так, чтобы он не выпал, а выскочил из этой, опасной для обороноспособности страны, «дремонеги». А то мы не только до Москвы отступим, мы и за Уральские горы не зацепимся. Не только враги, но и личный состав, сразу чувствуя такое состояние командира, начинает совершать мелкие служебные и бытовые пакости (употреблять спиртные напитки на дежурстве, ходить в самовольные отлучки, бузить в семье). Поэтому безопасность страны превыше всего. Если для этого надо получить по голове, то я готов.
Телефонный звонок не был неожиданным, он просто был не к месту. На полшага выйдя из нирваны, я поднял телефонную трубку и представился.
- Товарищ полковник, - голос оперативного дежурного вышестоящего командного пункта звучал почти торжественно,- к зоне вашей ответственности приближается самолёт - нарушитель. Приказ - перехватить и посадить у себя на аэродроме.
«Наверно, я ещё сплю», - пронеслось в голове, и от сквозняка этой мысли включились мозги.
- Какой самолёт, откуда? – я попытался быстро прояснить обстановку.
- Самолёт легкомоторный, летит со стороны Москвы, надо перехватить.
Слава Богу, что не со стороны границы и не военный. Скорее всего, просто несогласованность и бардак, хотя всякое может быть. Но на душе стало чуть легче.
- Разрешите поднять пару на перехват?- я задал вопрос в трубку. Несколько секунд трубка молчала, затем раздался голос оперативного:
- Какую пару?
- Какая у меня есть, пару Ту-22м.
- Вы шутите?
Конечно же, я шучу. А что ещё прикажете делать, когда получаешь такие указания?
- А вы? Я его чем перехвачу, он же летит, а не по шоссе едет.
- Ну, попробуйте на связь вызвать.
Поняв, что ничего нового больше не узнаю, я попросил сразу сообщить, если появится свежая информация, и начал действовать. Отдав необходимые распоряжения, помчался на командно- диспетчерский пункт. Все средства связи и радиолокации были включены, отметок от воздушных целей не видно, дежурная смена вызывала нарушителя на различных частотах. Через несколько минут свершилось чудо – нам ответили. Узнав, за кого их принимают, экипаж Як-18т обалдел и согласился со всеми нашими требованиями, хотя ему нужно было пролететь километров на триста дальше.
Стало совсем весело. Действительно - просто несогласованность между гражданским и военным секторами РЦ ЕС УВД (центр системы управления воздушным движением).
Но маховик борьбы с нарушителями и террористами был уже раскручен, да и бороться с ними ограниченным кругом лиц руководящего состава скучно. Хотелось, чтобы как можно больше людей в этот субботний вечер приняли участие в празднике, посвящённом авиационному бардаку.
Поэтому за несколько минут до посадки «нарушителя» все подразделения антитеррора были приведены в высшую степень готовности. Вдоль ВПП залегли автоматчики, на рулёжных дорожках стояли автомобили для блокирования самолёта после посадки, в УАЗике с решительными лицами сидели бойцы группы захвата. Остальное не буду перечислять.
Да, это действительно оказался маленький темно-зеленый Як-18т. Протарахтев над торцом полосы, он мягко коснулся колёсами бетона и после небольшого пробега остановился. В это же мгновенье его с двух сторон блокировали грузовые автомобили, а в кабину стали ломиться вооружённые до зубов люди. Встали в полный рост и автоматчики у взлетно-посадочной полосы, доведя милитаризацию встречи непрошенных гостей, казалось, до верхнего предела. Но это только казалось.
Когда я подъехал к самолёту, активная фаза операции была завершена. Экипаж стоял у своего летательного аппарата в окружении группы захвата. В кабине сидел наш офицер с пистолетом наготове. «Нарушители» были в лёгком шоке, увидев, сколько народа вышло их встречать.
Дальше всё оказалось очень просто. Как я уже говорил - обыкновенный бардак! Экипаж Як-18т, оба бывшие военные лётчики, члены сборной команды страны по авиаралли. Готовились на сборах к чемпионату мира по этому, впервые мной услышанному, виду спорта. Вылетели домой, имея на руках все необходимые документы, с разрешения диспетчера и руководителя полётов. И сразу началось. Если Руста вместо того, чтобы сбить, везде пропускали, то их хотели наоборот.
Отрулив самолёт на стоянку, на всякий случай в сопровождении вооружённой охраны, мы поехали к штабу полка. Когда до дверей оставалось пройти несколько метров гостям пришлось напрячься ещё раз. Вот она верхняя точка. Хотя уже всё было ясно, но маховик милитаризма должен был провернуться до конца. И он провернулся. Из дверей штаба, как черти из табакерки, стали выскакивать бойцы подразделений резерва. В касках, бронежилетах, с автоматами. Настало их время.
- А как вы думали?- сказал я, глядя на испуганно - вопросительные лица гостей, - девиз настоящих мужчин: если любить женщину, то в гамаке и стоя, что в переводе на военный язык означает: тяжело в учении - легко в бою.
Через несколько минут мы все сидели в кабинете у контрразведчиков и намечали план действий по выходу из создавшегося положения. Мирная беседа прерывалась докладами о приведении всех сил и средств в исходное положение.
Следующий телефонный звонок оказался не докладом дежурного по части. В трубке раздался голос старшего начальника.
Небольшое лирическое отступление. В любом деле, начиная от организации пьянки, заканчивая запуском космического корабля, действует похожий алгоритм принятия решения, который включает оценку обстановки, заслушивание предложений (пожеланий) заместителей (коллег, собутыльников) и, собственно, само принятие решения (единолично или коллегиально). Но бывает и наоборот. Начальник оглашает своё, иногда весьма неожиданное решение, потом ты долго доказываешь, что не верблюд. Он его корректирует, но ты всё равно остаёшься верблюдом. Так было и в этот раз.
- Здравия желаю, товарищ генерал!
- Здравствуй. Где эти раздолбаи?
- Все находимся у особистов.
- Значит так. Берешь их и с тихой грустью сажаешь на гауптвахту до утра, а потом разберёмся.
- Товарищ генерал, у нас гауптвахты нет.
- Найдёшь куда посадить.
- Разрешите, чтобы их не мучить и себе сложностей не создавать, я этих нарушителей расстреляю.
В трубке молчание, во взглядах сидящих напротив людей - удивление и немой вопрос. Вроде уже замирили, а тут опять.
- Ты шутишь?- раздалось в трубке.
Да, я уже третий раз за полдня шучу. Не знаю, удачно ли, и каковы будут последствия? Но хватит, шутки в сторону. А то ещё точно придётся отставных пилотов расстреливать.
- Товарищ генерал, - говорю я в телефонную трубку и кратко излагаю суть дела.
Поняв, что погорячился, генерал задумался. Через несколько секунд он решительно произнёс:
- Накормить, разместить на ночлег, подать заявки на завтра и отправить к едрене фене.
Коротко, ясно и понятно.
- Есть, накормить, разместить и отправить, куда вы сказали!
Вот так удачно закончилась моя «служба» в ПВО. Пожертвовав послеобеденным отдыхом, баней, я не пропустил «нарушителей» ни на Красную, ни на Дворцовую площади. И не оказался лежащим под берёзой – на своих ногах пришёл домой. Экипаж Як-18 на следующий день благополучно добрался до своего аэродрома. Какое место они заняли на чемпионате мира по авиаралли после такой встряски, я не знаю.
Признание лётчика - руководителя
По утрам так обидно – до стона, до слёз, до икоты,
Снятся разные сны,
Но ни разу не снились полёты.
Мне б штурвал на себя
И почувствовать с небом ночным единенье.
Я ж во сне провожу совещания и построения.
Спящим я не встречаю рассвет
На бетонке и в гермошлёме.
Проверяю наряд, по объектам хожу
И гоняю солдат на подъёме.
То приснится начальство,
А с ним и семьсот сорок шесть документов.
Про ЧП, дезертирство,
Неплатежи алиментов.
Я от этих напастей во сне
В самолёте любимом спасаюсь.
Закрываю фонарь, но взлететь не могу.