Лутковский Александр - выпускник Барнаульского ВВАУЛ 1975 года

 Воспоминания военного лётчика об Афганской войне 

 Войны – характерная черта ХХ-го века. Сколько же их было? И в этой зловещей коллекции войн ХХ-го века лично для меня особое место занимает «Афганская война» - непонятная и до конца не понятая. Да и статус войны эта «война» получила не сразу. До сих пор тех, кто там побывал, официально называют участниками «афганских событий», или воинами-интернационалистами, проходившими службу в составе ограниченного контингента советских войск. А удостоверение, подтверждающее участие в афганской войне называется просто «Свидетельством о праве на льготы».

Некоторые люди, особенно представители старшего поколения, - считают, что настоящая война у нас была только одна – «Великая Отечественная», и настоящие участники войны – это те, кто воевал, защищая Родину от врагов. Именно поэтому, иногда в сторону «Афганцев» можно услышать выкрики, типа: «Мы вас туда не посылали!» И, действительно, - в этом смысле справедливая война у нас была только одна, не считая войны гражданской.

Мы знаем, что за победу в Великой Отечественной войне заплачена высокая цена десятками миллионов человеческих жизней. И, трудно говорить на эту тему, зная, об этом. Но я твёрдо убеждён и в том, что любая война, где бы она ни велась, – это всегда война - «настоящая». И трудности, и опасности, и пули, и ранения и смерть, – настоящие на любой войне. И я солидарен здесь с мнением Владимира Высоцкого. Во время своих концертов в перерывах между песнями, он говорил, рассуждая о войне, примерно так: «…не так уж важно, через что прошёл человек, а важно то, как он относился ко всему происходящему с ним и вокруг него». И, если человека, который прошёл даже через самое пекло войны, не коснулась чужая боль, и не оставила в его душе никакого следа, - значит, все испытания для него были напрасными. В этом смысле «войны» идут постоянно и внутри самого человека за торжество сил Света. Выиграть каждую такую «войну» внутри себя, - значит стать добрее, чище и лучше.

А на счёт выкриков о том, что нас туда никто не посылал, - это всё выдумки тех, кто хочет оставаться безучастным в решении проблем для пострадавших на Афганской войне. Мне хорошо известна судьба моих бывших сослуживцев, которые в своё время в открытой форме отказывались от  поездки для оказания «помощи» дружественному афганскому народу.

«Афган»… - этим словом называют афганскую войну те, кому пришлось на ней побывать. Именно поэтому участники афганских событий, или воины-интернационалисты, - называют себя «Афганцами». Среди «Афганцев» день ввода войск в Афганистан - 27 декабря негласно называется датой «без отметки на календаре». Ну, а день 15 февраля 1989 года,  конечно же, - отмечен, как «день вывода советских войск из Афганистана».

Почему я оказался на войне, и чем я там занимался?

Моя профессия называется «Воённый лётчик». И, поскольку в этом сочетании слов присутствует слово «Военный», то однажды я и оказался там, где и полагается быть «военному» лётчику, - то есть на войне. Это, конечно же, шутка, но, - как видите, - в ней есть своя доля правды.

Среди военных лётчиков существует разделение на боевых лётчиков и на тех, кто обеспечивает боевые действия. Но, несмотря на такое своеобразное деление, - полёты обеих категорий лётчиков засчитываются как боевые. На войне мне довелось работать для обеспечения боевых действий на военно-транспортном самолёте Ан-26. Наш обычный маршрут (по всем «точкам») звучал в своё время, как некий пароль: «Кундуз-Баграм-Кабул-Джелалабад-Фйзабад-Кандагар-Шиндант-Герат-Мазари-Шариф». Для каждого из тех, кто прошёл «Афган», эти слова до сих пор отзываются болью в душе.

 «Чёрным тюльпаном» называли наш самолёт, когда мы в очередной раз увозили за «черту» тех, кто вошёл в печальную цифру «Тринадцать тысяч триста» - общее число погибших в Афганистане. «Жёлтым рейсом» называли нас военные врачи, когда мы собирали по всем «точкам» больных гепатитом. «Литерным бортом» называли нас авиадиспетчеры, когда мы везли представителей высшего армейского руководства. «Облаком» называли наш самолёт в эфире, когда мы зависали в вираже на большой высоте, работая  в качестве воздушного ретранслятора. А однажды, - это было весной 81-го, - на наш транспортный самолёт даже подвешивали бомбы. Правда, это были всего лишь осветительные бомбы, но, - всё равно – б-о-м-б-ы! Как будто кто-то свыше знал о том, что до этого я работал на тяжёлом бомбардировщике. Да и училище, которое я заканчивал, было с бомбардировочным уклоном.

Мне довелось быть на Афганской войне с самого начала. Три новеньких самолёта пригнали прямо с завода с бортовыми номерами «01», «02» и «03». Один из них стал для меня на время летающим домом. Жизнь транспортного лётчика – это одна сплошная командировка, поэтому свою «кабульскую» палатку, где стояла моя армейская кровать с тумбочкой, я навещал очень редко. Летали много. Бывало, что «черту» (так называли в полёте советскую границу) мы пересекали по несколько раз за сутки. И часто бывало так, что день от ночи у нас в сутках не различался. Всегда кому-то куда-то надо было что-то или кого-то перевезти. Так что нас, транспортных лётчиков, по праву можно называть «воздушными извозчиками».

Что меня более всего поражало во времена моей «афганской эпопеи», - так это  контрасты. Уж очень резкими казались мне переходы «оттуда» (из-за «черты») - «сюда» (в Союз). Для меня это были путешествия из «ада» в «рай». Иногда мы прилетали на наши аэродромы и оставались там на «ночёвку». Бывало, что и просто ожидали, пока подвезут какой-нибудь ценный «груз», или дополнительно готовили самолёт к вылету, если требовалось провести какие-то регламентные работы. География наших путешествий укладывалась в небольшой список аэродромов среднеазиатского региона: Какайты, Термез, Чирчик, Ташкент, Бухара, Ашхабад, Джамбул, Мары и  даже - какой-то Нукус.

Обычно после серой казённой и гнетущей атмосферы палаточных городков, когда мы прилетали, например, в Ташкент, то сразу же резко окунались в тёплую солнечную зелёную и спокойную мирную городскую жизнь. Глядя на наших беспечных сограждан, на молодых парней и девчат, развлекающихся по полной программе, я понимал, что до войны, которая идёт недалеко от них, им нет никакого дела. О ней просто почти никто не знал. Впрочем, всё это можно было объяснить тем, что с самого начала афганских событий, о них в газетах не писали, как о войне. В основном, в газетах шла речь о проведении  учений. У меня до сих пор хранится газета тех времён на память. Часто можно было прочитать о том, что у нас никаких проблем в Афганистане нет, – просто помогаем афганскому народу строить новую жизнь. Попадая в мирный «рай», мне самому казалось, что всё хорошо, и что нет рядом войны.

Я хорошо помню май 80-го, когда под Джелалабадом было много потерь среди наших солдат. За день мы делали несколько рейсов в Кабул и обратно, чтобы перевезти всех пострадавших. Убитых и раненых вертолётами доставляли прямо к самолёту, и у нас в самолёте иногда не хватало для всех места, - столько их было много. Как правый лётчик, я отвечал за правильную загрузку самолёта. И иногда я ловил себя на мысли, что картина всего происходящего напоминала мне съёмки страшного фильма. Однажды, когда уже была закончена загрузка раненых, и мне надо было идти в кабину, - меня подозвал тихим голосом сидящий слева в конце самолёта десантник офицер. Левая рука выше локтя у него была оторвана и забинтована. Он сказал: «Брат, постой со мной хотя бы минуту, - я не спал уже три дня». Я подошёл к нему очень близко и остановился. Он прислонился ко мне головой и отключился. Время шло, - надо было срочно закрывать рампу, а мне ещё предстояло бежать в кабину через переднюю дверь, потому что весь проход был завален тяжело ранеными. Уже запустили двигатели, и мне из кабины резкими жестами и  движениями показывали, чтобы я скорее бежал на своё место. Но я не мог сдвинуться с места…  Вспоминая этот случай, я всегда думаю: «Где же сейчас этот парень?»

С той поры уже прошло 22 года. Об афганской войне написано много книг, стихов, песен, снято фильмов. Но сколько ещё не рассказано из того, что можно было рассказать. Хочется закончить свои воспоминания стоками из песни моего любимого поэта Виктора Третьякова.

«Снова сон, - и солнце над Кабулом 

Расплавляет металл брони.

Снова сон, - и чую сзади дуло,

И молю: Бог, меня храни!

Снова сон, - и перевалом горным

Мы идём в наш последний бой.

Снова сон, - и вот «Тюльпаном  чёрным»

Едет к маме Андрей домой.

Что мне льготы без ног к врачу, -

Если там из свинца дожди.

Если каждую ночь кричу:

-Подожди, Андрей! Подожди, Андрей!

-Подожди!

Снова сон, -  и вижу под обстрелом

Наш кабульский аэропорт.

Снова сон, - и вот  «вертушки» телом

Прикрывают гражданский борт.

Снова сон, - и опять тоскую

По берёзам, которых нет.

Снова сон, - и для чего воюют,

Всё ищу и ищу ответ…

Что мне орден, коль нету ног,

И ушёл навсегда Андрей.

Сделал всё я, что только мог,

И не жалей меня, не жалей…

12.02.2002.

"Добрый генерал"

Рассказ о том, как один генерал пожалел экипаж военно-транспортного самолёта.

Про Военно-Воздушные Силы (сокращённо - "ВВС"), в шутку говорят, что "Вэ, Вэ, Эс" - страна чудес". Как человек, побывавший в этой "стране", могу подтвердить: "Не зря!" За семнадцать лет путешествий по этой "стране" я вдоволь насмотрелся разных "чудес", и часто бывал непосредственным участником чудесных представлений и розыгрышей. В общем, впечатлений мне хватило на всю мою оставшуюся жизнь, и в цирк меня не тянет.

Случай, о котором я решил рассказать, произошёл в Афганистане весной 1981-го года на аэродроме Герат. Пикантность ситуации заключается в том, что произошедшее показалось забавным, смешным, и даже анекдотичным только с позиции одной из участвовавших сторон. Возможно, что участник противоположной стороны, прочитав мой рассказ, если даже и вспомнит об этом случае, то ничего смешного в нём не обнаружит.

Итак, однажды нашему экипажу военно-транспортного самолёта Ан-26 была поставлена доставить на аэродром Герат генерала - представителя высшего командования. Согласно установленным в то время правилам, когда самолёт предоставлялся в распоряжение высокого начальства, экипаж "до" и "после" полёта подчинялся старшему прямому начальнику. После выполнения полётного задания полагалось подойти к начальнику, отрапортовать ему по всей форме, как учили, испросить замечания, и получить распоряжения на дальнейшие действия.

Прежде, чем продолжить свой короткий рассказ, я должен сделать краткое отступление, чтобы кое-что пояснить. Иначе читателю будет сложно понять, почему этот случай можно отнести к разряду забавных случаев.

Так получилось, что как раз весной 81-го, когда и произошёл упомянутый мною случай, всем экипажам транспортных самолётов, с целью безопасности, было дано особое указание на афганских аэродромах совершать посадку только по укороченной схеме. Охраняемая зона вокруг аэродрома была ограниченной, и чтобы не попасть под обстрел, самолёты подходили к аэродрому на большой высоте и, не выходя за пределы безопасного пространства, совершали снижение и заход на посадку с очень резкими манёврами по высоте и крену. Иначе не получится вписаться в охраняемую безопасную зону вблизи аэродрома.

Возможно, что генерал ожидал, что мы будем работать, как было принято всегда - в плавном режиме. Бортовой механик нам рассказал позднее, что весь полёт наш главный пассажир с умным видом смотрел в иллюминатор. Но, когда мы вошли в зону аэродрома, и затем до самой посадки, - на умном лице генерала было полное недоумение. По всему было видно, что наш пассажир никак не мог сообразить, почему мы "ищем" аэродром, а не садимся сходу, когда всё и так ясно: вот он аэродром, как на ладони. И, конечно же, он так и не понял, почему мы выполняли такие крутые виражи с очень резким снижением.

Но вот полёт окончен, и наступил тот самый момент, когда полагается отдать начальнику рапорт и получить от него замечания. Возможно, что генералу хотелось создать себе репутацию умного и одновременно понимающего начальника, - поэтому, он вначале решил всех нас немного успокоить, сказав буквально следующее: "Ничего, ребята, - всякое бывает: подумаешь, - немного заблудились, - самое главное - это то, что мы всё-таки сели, при этом все живы и самолёт цел!". Затем как бы прихвастнув, заискивающим тоном сказал, что он ещё издалека заприметил аэродром, и хотел даже нам подсказать, когда мы начали крутить свои крутые виражи в поисках аэродрома. И если бы он вовремя нам подсказал, то тогда бы мы точно не заблудились и не проскочили бы мимо. А, поскольку есть в этом деле и его вина, что он вовремя нам не подсказал, то он пообещал, что о нашей "промашке" он никому не скажет. На том и разошлись. И каждый при этом по-своему остался доволен развязкой: пехотный генерал - тем, что с пониманием отнёсся к "заблудившимся" лётчикам; а лётчики - с тем, что в душе позабавились над начальником, который достойно оценил качество полёта с присущей ему позиции.

06.03.2007 г.

You have no rights to post comments