Глава седьмая. Они были первыми
В. А. Дорофеев, полковник начальник кафедры общественных наук
Мое знакомство с Барнаульским летным училищем произошло в 1967 году, то есть в год первого набора курсантов, празднующих в нынешнем году двадцатипятилетний юбилей.
В тот памятный год я ехал впервые в жизни в неизведанные алтайские края с тайной надеждой на поступление в училище. Тешил себя мыслью о том, что я, аэроклубовец, уже в некоторой степени познакомился с небом, авиацией.
Для меня, выпускника одиннадцатого класса (1966 г.) Молчановской средней школы Томской области, эта первая поездка, означавшая попытку в выборе судьбы, показалась сложной, но зато сам период пребывания весьма краткий. Я очень опасался врачебно-летной комиссии, более всего окулиста. Но весь конфуз выразился в том, что совершенно для меня неожиданно неблагоприятный вердикт вынес врач-невропатолог, усмотревший поверхностный шрам на голове. Я буквально был потрясен и повергнут. Пришлось возвращаться.
Но факт посещения реального военного авиационного училища летчиков не прошел даром. Возникла ясная мысль: если есть парни, которые поступают в такие необыкновенные заведения, то почему я не должен быть среди них? Коли выбор определился, я решил остаток времени не терять понапрасну, и продолжил начатые в 1966 году занятия в планерной секции вновь возродившегося Томского аэроклуба. К тому времени в нем уже функционировали три секции: летная, планерная и парашютная. Навсегда в памяти сохранились мои первые авиационные собратья, старшие и младшие, С. Ерохин, А. Рогожкин, В. Грядасов и Р. Файзулин. Широко раскрытыми глазами смотрел я на первых инструкторов Ю. П. Елкина, В. В. Бурцева, но особенно на энергичного В. Шамова, погибшего па наших глазах на аэродроме Головинка во время парашютных прыжков.
Планерный парк был наиболее представительный и богатый. Благоговейно смотрели мы на счастливых спортсменов, которые полные достоинства внедрялись в таинственную кабину дюралевого, блестящего парителя «Бланик» или на верткие пилотажные планера.
Наша доля выпала нам в форме простенького КАИ-12, которого забрасывала на высоту 250—350 м неутомимая мотолебедка «Геркулес-2». Да, взлет на этой технике, полет после отцепки в тишине, вблизи крон могучих деревьев, над полем пеньков, наконец, посадка на травянистом лугу, восторженные взгляды, голоса, беготня товарищей, слаженность и неугомонность — все это — полеты на планерах. Успел же я до призыва на военную службу выполнить около двух десятков таких «альпинистских» полетов. К моменту отцепки планера на заданной высоте угол кабрирования летательного аппарата, если не обманывают старые представления, был где-то градусов сорок—пятьдесят. А затем с этой голубой выси со свистом и шумом падал полукилометровый стальной трос, который фактически каждый день нужно было ремонтировать.
Работа в течение года в качестве разнорабочего на стройке, ученика автослесаря, грузчика на предприятиях г. Томска была второй моей школой подготовки к жизни и военной службе. Дорога со Степановки до Головинки через аэроклуб и обратно была долгая. Всякое было на этой ухабистой сибирской дороге.
Но вот пришел сентябрь 1967 года и по повестке родного Кировского РВК поезд увез меня в далекое Приморье, в школу младших командиров, которая находилась недалеко от станции Гродеково. Окончание школы совпало с моей повторной попыткой поступления в военное авиационное училище. На этот раз вместе с В. Виноградовым (до сентября 1991 г. — секретарь партийной комиссии ВВС СибВО) мы поехали поступать в облюбованное нами училище на Азовском море — Ейское. Долго добирались — 7 суток. Последние полтора суток, уже в электричках, подкармливали меня сердобольные старушки.
Помнится, поразили меня тогда в этой пути-дороге по Кубани громадная площадь равнины, горизонт, разнотравье, его запахи и громадные звезды в черном ночном небе. На такие звезды, правда через десять лет, пришлось мне почти год любоваться на далекой, томной Кубе.
Нет, видимо, смысла останавливаться на новых тогда впечатлениях от южного зноя, дурманного ночного воздуха, его контрастов, теплого моря, плодовой экзотики садов в станице Кухаревской, которая для путешественников, подобных мне, нередко заканчивалась после знакомства с вишней курсом излечения в медсанчасти. Меня, право, бог миловал, видно, не столь уж жадный был, выдержку небольшую проявил.
Как и многие, учился я с большим желанием и интересом. Нравились теоретические дисциплины. Все они мне казались необыкновенными. Усилия не пропали даром. Училище в апреле 1972 года я закончил с Золотой медалью, а вот с распределением, прямо скажем, не повезло. Но, честно говоря, не было тогда льгот отличникам, аналогичных нынешним, да и уверенности у меня в себе как в летчике, подобного Ейским героям или В. П. Чкалову, не было. Немаловажен был и тот факт, что общий налет я имел 110 часов, а самостоятельный — 41 час. И вот при всем этом сочетании я в составе большой группы лейтенантов, свежеиспеченных инструкторов, около 40 человек, попал в Борисоглебское училище, которое после десятилетнего перерыва начало вновь разворачиваться, чтобы через двадцать лет свернуться в авиационный учебный центр. Такова вот суровая диалектика авиационных превращений.
Период прохождения службы в Борисоглебском ВВАУЛ был для меня исключительно памятен. Именно за эти пять лет пребывания в его полках я получил социально-жизненную базу связей с множеством авиаторов. Особенно примечательным в этой истории считаю совместную службу в одном полку с бывшим командиром звена старшим лейтенантом Руцким А. В. У большинства служивших с ним вместе авиаторов этот человек оставил довольно яркие впечатления. Холерический темперамент, остроумный, живой характер, богатое воображение и художественная одаренность наряду с большой деловитостью, энергичностью, высокой работоспособностью позволили ему оставить на долгие годы след о себе в виде памятников рукотворных. Он явился художником, архитектором, скульптором и строителем интересных и достаточно высокохудожественных двух произведений: монумента авиаторам и бронзового бюста В. П. Чкалова на территории Борисоглебского училища.
Я прекрасно понимаю, что значило довести до полного завершения А. Руцкому идею сооружения монумента - стеллы и бронзового бюста герою-авиатору. Почему? Потому, что в 80-е годы сам столкнулся с проблемой сооружения гранитного обелиска на братской могиле восьмистам воинам, погибшим в годы Великой Отечественной войны на Карельском перешейке в м. Вещево Ленинградской области. Много инстанций и лиц пришлось обойти, чтобы выхлопотать оформление, разрешение, финансирование. Слишком много в нашем государстве было и осталось чиновников, делящих народные деньги и средства.
Незабываемые добрые впечатления остались у меня и о других выпускниках Барнаульского ВВАУЛ: В. И. Шайбине и В. Г. Меркурьеве, с которыми довелось нести суровую службу в Республике Куба в 1977—3978 гг. Кстати, кроме В. Руцкого, В. И. Шайбина, мне пришлось достаточный срок служить вместе с другими, достойными выпускниками Барнаульского ВВАУЛ. Всех сейчас трудно назвать, но я хорошо помню В. А. Носонова, П. П. Петропавловского, Г. Власова, С. Д. Ильина, С. Г. Шибина, П. А. Болдырева. С ними вместе летали не на одном аэродроме.
Как известно, в сентябре 1977 г. вновь разгорелся эфиопско-сомалийский конфликт. Боевые действия шли преимущественно в районе пустыни Огаден. Военную помощь эфиопскому правительству М. X. Мариамма оказывали наиболее подготовленные, кубинские летчики. Часть из них была уже в ту пору и в Республике Ангола.
В этой обстановке кубинское руководство обратилось к советскому с просьбой об оказании содействия в обеспечении необходимого оборонного потенциала РВС Республики Куба. Из Борисоглебского училища в ноябре была отправлена группа летчиков-инструкторов во главе с командиром эскадрильи майором П. И. Ворожейкиным, в составе которой оказались и мы с В. И. Шайбиным и В. Г. Меркурьевым. Я в качестве командира звена и одновременно замполита группы, а они в качестве летчиков-инструкторов. Уже на месте базирования мы избрали В. И. Шайбина секретарем партийной организации. В этой нестандартной ситуации и неординарной должности В. И. Шайбин проявил себя вполне успешно, так же, как и В. Г. Меркурьев. Кроме боевой подготовки, нужно было много внимания уделять интернациональным связям, поддержанию здорового морально-психологического климата в группе. Служить нам пришлось в авиационной бригаде, в которой проходил службу первый кубинский космонавт А. Томайо Мендес, подполковник кубинских ВВС, военный летчик 1-го класса.
В память о нашей встрече в 1978 г., перед убытием его с семьей в Звездный городок, мы сфотографировались в районе нашего проживания.
В ВПА им. В. И. Ленина (теперь — Военно-педагогическая академия) мне пришлось поступать после получения разрешения с Кубы. И здесь, я встретился с питомцами Алтайской авиационной кузницы летных кадров. Самая теплая память у нашей семьи осталась о Б. В. Прожоге, волевом, душевном товарище, который закончил академию на год раньше.
Вместе с Евгением Борисовичем Дорофеевым мы проучились все три года. Пути наши разошлись после выпуска. Евгений Борисович, обладая исключительно незаурядными способностями, перешел на дипломатическую работу. И он, и я закончили академию с отличием. Вот такая получилась у меня широкая биография связей с летчиками-барнаульцами.
Совершенно неожиданно случилось так в моей судьбе, что я все-таки попал в то единственное в Сибири летное училище, о котором мечтал мальчишкой. Правда, теперь, 3 сентября 1987 г. я пришел сюда в другом качестве. Работа над диссертацией в адъюнктуре предопределила мою предметную специализацию. Поэтому с первых дней я начал преподавать военную психологию и педагогику.
За прошедшие четыре года в период прохождения службы в училище много изменений произошло в жизни бывшей кафедры марксизма-ленинизма, с 1990 года — кафедры общественных наук. Для меня по сей день остается логической и социальной загадкой подход руководства МО СССР к решению организационно-штатных проблем и определению учебных дисциплин, содержанию учебных программ. За два последних года по нам дважды прокатилась волна сокращения кадров. Только в сентябре 1991 г. Генеральный штаб поставил вопрос о сокращении бюджета учебного времени общественных наук с 600 до 350—400, определив на предполагаемые шесть (!) дисциплин по 60—70 часов. А как же переучивать преподавателей на новые дисциплины? Где новые кадры? Как можно достигнуть качества учебно-воспитательного процесса при этой сумятице?
В мою бытность проводили на пенсию ветеранов кафедры М. В. Ермольчика, А. И. Апанасенко, Н. И. Рыбина, в связи с перетряской попали на кафедру авиационный психофизиолог подполковник Кабицкий В. Ф. и майор юридической службы Тураев В. И. С давних лет и по сегодняшний день нет на кафедре ни одного прапорщика, ни одного инженерно-технического специалиста. Социологов только ждем.
Думаю, что, несмотря на все горемычно-демократические перемены, которые сейчас происходят, останется простая человеческая традиция встреч выпускников, представителей старших и новых поколений летчиков, преподавателей. В этом юбилейном году мы надеемся встретить на кафедре ее первого начальника, фронтовика, кандидата исторических наук, полковника в отставке Гаврилова Николая Степановича, автора книги «Алтай в Великой Отечественной войне». Должны прийти и другие убеленные сединами ветераны кафедры, на долю которых выпало тяжелое моральное испытание наблюдать воочию разрушение веками строившегося государства. Увидим ли мы его возрождение и что мы сможем для этого сделать?